Дочки-матери - Алина Знаменская

По мере ее лепета глаза Саши Морева наливались прозрачной влагой. Юля инстинктивно полезла за платком, уронила сумку, и этот негромкий звук заставил всех вздрогнуть, а мальчика буквально подбросил вверх.

— Дураки вы! — заорал он, и две огромные слезищи выкатились и побежали по щеке. — У меня брат в Чечне служит! Вот вернется он и дом наш отсудит назад, узнаете тогда!

Голос его, ставший тонким, срывающимся от слез, неприятно резал слух.

— Тихо, тихо, — властно оборвал его милиционер. — Это что-то новенькое. Какой еще брат?

— Старший! — с вызовом заявил пацан, грозно шмыгнув носом.

— Поэтому ты заметки о солдатах собираешь? — все тем же сочувственным тоном и с выражением страдания на лице спросила воспитательница.

У Юли противно заныло в животе. Мальчишка справился со слезами и теперь с вызовом взирал на взрослых.

— Ладно, Морев, это мы выясним, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, объявил милиционер. — Можешь идти.

— Может, и правда у него есть брат? — засомневалась Юля. — Хорошо бы написать ему, чтобы он забрал мальчика. Все-таки приют не самое лучшее место…

Милиционер захлопнул папку с документами и развалился на стуле, насколько тот позволял это сделать.

— Вы, дамочка, не берите в голову. От квартиранта нежелательного мы вас избавим. А остальное уж наша забота.

У Юли от его слов вновь мурашки поползли по спине.

— Но все-таки… Что же теперь с ним будет? Куда его?

— По возрасту он подходит в интернат. Но предстоит еще выяснить насчет Чечни. Не нравится мне все это… У них у всех одна песня: тетя в Киеве, брат в Чечне… Лишь бы бродяжничать.

Юля покинула приемник-распределитель с дурным чувством. И пока она шла на вокзал, и пока ехала в холодной грязной электричке, чувство, что она что-то сделала не так, не покидало ее. А дома ее ждал сюрприз — в гости приехала мама. Свет горел во всем доме, на столе высилась горка пирожков.

— Мама, а где теперь этот мальчик? — подступила к ней дочь. — Его родителей нашли? Нет? А как же он теперь?

Юля едва сдержалась, чтобы не сказать дочке что-нибудь резкое. А тут еще мать со своими расспросами.

Пришлось рассказывать про квартиранта. Пока говорила, перед глазами стояли его влажные глаза и два зуба, торчащие лопатой.

А утром, едва проснулись, Оля предложила:

— Мама, давай Саше пирожков отвезем.

Юля простонала. Села на кровати и в упор посмотрела на дочь. В зеленых Олиных глазах стояло что-то невозможное. Ей жалко всех — кошек, собак, дождевых червяков, бабочек… Если теперь каждый день будет начинаться с этого бездомного мальчишки, Юля просто не выдержит.

— Нас туда не пустят, — буркнула она, натягивая халат.

— А мы очень попросимся, мам. Я скажу…

— Нет! — вскрикнула Юля, ненароком наступив на котенка. — Чтобы я больше не слышала от тебя об этом мальчишке! Он вор и врунишка! Все!

Олины глаза наполнились обидой, девочка отвернулась к стене.

Чувство смутной вины, непонятное, навязчивое, возвращалось к Юле в течение двух следующих недель. А когда она стала забывать о случившемся инциденте, пришло письмо. Письмо сразу показалось Юле странным. Украшенное несколькими печатями, оно оказалось без марки, и адрес на нем был написан незнакомым размашистым почерком. Адрес стоял Юлин, а на месте адресата значилось: Мореву Александру.

Юля принесла письмо в дом и долго рассматривала. На месте обратного адреса стоял штамп главного командования внутренних войск. Со странным холодком в душе Юля надрезала конверт и извлекла из него сложенную вчетверо гербовую бумагу. Текст на ней был отпечатан на машинке.

Уважаемый Александр!

Рады сообщить вам, что ваш брат, Голубев Андрей Иванович, жив. Он действительно с ноября … года находился в служебной командировке в Северо-Кавказском регионе. Участвуя в боевых действиях, Андрей получил ранение и в настоящее время находится на лечении в военном госпитале в г. Самаре.

С уважением, полковник Егоров.

Все больше холодея, Юля перечитывала письмо. Подошла мама. Вера Ильинична патологически боялась казенных бумаг и потому взяла письмо дрожащими руками.

— Ну все, — прочитав, изрекла женщина. — Подлечится братик и заявится из-за дома судиться!

Юля вскинула на мать глаза.

— А что? — развивала свою мысль Вера Ильинична. — Сколько угодно таких случаев! Родители-алкоголики продали жилье, не учли интересов совершеннолетнего ребенка! А твой Никита, не тем будь помянут, где уж больно умен, а где… Сущий растяпа, прости Господи!

— Мама!

— Что — мама? Ничего по-человечески сделать не сумел. Ни с кем сроду не посоветуется, все молчком, сопком! Вот и доумничался! Мало, семью без квартиры оставил, так теперь и дачу, оказалось, подсудную купил! Спасибо, кормилец!

— Мама, перестань! Не трогай Никиту!

Юля вскочила, заметалась, натянула джинсы и свитер.

— Ты куда? — опешила мать.

Схватив письмо и сумку, Юля вылетела за порог.

В приемнике-распределителе гремели ложками. Был обеденный час. На лице знакомой воспитательницы царило все то же выражение скорбной заботы, которое Юле запомнилось с прошлого раза.

— Так его в интернат отправили еще на прошлой неделе. — Увидев Юлино вымученное выражение лица, воспитательница сходила в кабинет к начальнику и вернулась с адресом.

В интернат нужно было добираться на электричке, в противоположную от дома сторону. Юля вышла на станции, указанной в записке. Без труда нашла нужную улицу и дом. Первая же встретившаяся в коридоре няня доложила Юле, не скрывая сквозящего в голосе удовлетворения:

— Сбежал Морев. Позавчера сбежал. Нас предупреждали, что порода у него такая. Беглая. Наделал в учреждении переполоха. А ведь к нему тут со всей душой. Ботинки новые дали, рубаху теплую. Нет, как волка ни корми, все в лес смотрит.

Домой Юля вернулась совершенно разбитая и подавленная. А Оля первым делом:

— Как Саша? Обрадовался?

Юля не могла отвечать на вопросы родных. Она замертво свалилась в постель, а ночью ей приснился тягучий тоскливый сон, в котором все смешалось. И Никита, глядящий издалека виноватыми глазами, и мальчишка с тонкой шеей, обвиняющий ее во всех мыслимых и немыслимых грехах, и война, погоня, поезда, на которых они с Олей пытаются убежать от войны, и эшелон с ранеными солдатами. Во сне она разговаривала и проснулась от собственного голоса. Встала и подошла к окну. Там мягко и неслышно падал первый снег. Вишни в палисаднике чуть вздрагивали под его тяжестью.

“А все-таки успели сбросить листья”, — подумала Юля о вишнях и почему-то обрадовалась за них как за родных. В природе случилось, как полагается — за несколько дней до снега вишни оголились, усилив листьями весь палисадник. И опять она подумала о беглеце. Где он теперь? Холодно…