Нелюдь - Александр Варго

– Абсолютно ничего! Просто… теперь мне хочется, чтобы ты знал.

Константин не стал отвечать, молча поднял сына на руки. Женька прижался, обхватил его шею с цепкостью существа, пережившего что-то невообразимо жуткое.

И могущего повториться в любой миг.

Камскому осатанело захотелось что-нибудь сделать с пустотой. Неважно что, но – обязательно почувствовать её страдание…

– А что можно сделать с пустотой? – озадачился голос. – Знаешь… ничего.

Константин сжал зубы, шагнул к светлому пятну дверного проёма. Пустота дала ему пройти метров пять и сочувственно проговорила:

– Это ведь ты во всём виноват… Только ты.

Камский заставил себя идти дальше.

«Брешешь, тварь».

– Чего нет, того нет, – отрезал голос. – Помнишь ту аварию? Да помнишь, такое мало кому по силам забыть… Думаешь, со «Скорой» тогда просто повезло? Не-е-ет…

Константин невольно остановился. Тогда, одиннадцать лет назад, «Скорая» и в самом деле появилась как по волшебству. Потом Камский узнал, что бригада ехала с вызова, после которого безотказный «Форд» почему-то не пожелал заводиться, сделав это лишь через четверть часа. Будто подгадав так, чтобы очутиться на месте аварии спустя несколько минут после столкновения. По выражению словоохотливого врача, беременную Альбину «успели остановить в шаге от бездны».

– Везение, оно ведь из ниоткуда не берётся. – В голосе промелькнули нотки Сильвера, поясняющего про непредсказуемость жизни. – Ты же меня сам попросил… Вспоминай.

– Я тебя не просил… – хрипло прошептал Камский немеющими губами.

Он вдруг услышал дыхание пустоты – затравленное, прерывистое: странно знакомое… А спустя миг – понял, что последует за ним.

– …Помогите, кто-нибудь! Берите что хотите, только пусть живёт…

Полустон, полурычание звучали со всех сторон. Константину невыносимо хотелось заткнуть уши, и только страх расцепить пальцы и отпустить Женьку заставлял терпеть и слушать. Пустота говорила его голосом, и беспощадная память не могла отыскать лжи в этой мольбе…

– Я тебя не просил! – заорал Камский, и пустота мгновенно замолчала. – Не тебя!

– Это ты сейчас так говоришь, – с невыносимой уверенностью парировал голос. – А тогда тебе было всё равно, кто поможет. А другой бы всё равно не помог, можешь мне поверить. Хотя вру: исключения бывают. Но это такая изумительная редкость… Он считает, что вы должны всё сами, он много чего считает, вразрез с вашими представлениями о нём. Я знаю, не сомневайся.

– Но… одиннадцать лет… – растерянно пробормотал Константин. – Почему ты не забрал сына сразу, тогда? Или платой был не он? Или… из-за Альбины?

– Соображаешь, – одобрительно хмыкнула пустота. – Его отдал мне только ты, от неё я согласия не получал. Но когда её не стало, я смог забрать своё… Своё я забираю всегда.

У Камского вдруг возникло ощущение, что это не все ответы. Есть что-то ещё, припасённое пустотой напоследок, заключительный штрих…

Догадка заставила его сделать новый шаг к выходу.

«Быстрее!»

Сумерки сменились тьмой из сна, с теми же звуками и запахами. Свет в прихожей, до которой оставалось метров тридцать, стал почти ослепительным.

«Быстрее!!!»

На освещённый пятачок из тьмы шагнуло не меньше дюжины невысоких силуэтов.

Дети.

Камский невольно сбавил скорость, а потом и вовсе остановился. Его и продолжающих выходить в свет детей разделяло чуть больше десяти метров. До порога, за которым было спасение, – около пятнадцати.

– Родители отдают мне их чаще, чем ты можешь себе представить…

Голос звучал прямо за спиной. Дети стояли скученно, освещённый кусок не вмещал всех, но никто не зашёл в прихожую, словно порог был непреодолимой чертой. Константин чувствовал: он видит не всех, тьма скрывает гораздо больше детских фигурок. Лица были почти неразличимы, и всё же Камскому казалось, что дети смотрят на него безо всякой приязни…

– Иногда за ними приходят, чтобы забрать обратно. Но это такая же редкость, как и его помощь… Знаешь, даже если бы я мог забрать его тогда, я бы не стал… Потому что знал: ты смиришься с потерей нерождённого; но без рассуждения придёшь за ним после того, как он станет для тебя самым дорогим. Если ожидание может дать двойную выгоду, я предпочитаю ждать. Все, кто добровольно заходит ко мне, становятся моими. Ты – пришёл сам.

– Ты же сказал, что я могу забрать его, – с ненавистью проговорил Камский. – Что всё получится…

– Я сказал: «Если очень хочешь – всё получится», – поправила тьма. – Или ты уже сдался? Иди, ещё совсем чуть-чуть.

– Убери детей…

– Не могу. Это их единственное право здесь: когда за кем-нибудь из них приходят, остальные решают – как быть…

– Убери!

– За большинством уже некому вернуться…

– Убери, тварь!

– …а, ты знаешь, что такое детская жестокость в сочетании с безнадёжностью?

– Убери!!!

– Если им суждено оставаться здесь, то они никому и никогда не позволят уйти. Так для них выглядит справедливость.

– Убери, прошу…

– Ты можешь уйти сам, без сына. Они разрешат. Осталась минута, думай… Не перешагнёшь порог до её окончания – останешься здесь навсегда.

Константин бросился вперёд, сосредоточившись только на одном: не упасть. Тараном прошиб несколько первых рядов, остервенело попёр к двери. Безжалостно пинаясь, качая корпусом, не давая ухватиться за одежду. Вместе с Женькой они весили центнер с третью. Главное было – не сбавлять напора, рваться вперёд, к свету…

Взгляд невольно выхватывал из сутолоки отдельные лица. Не похожие друга на друга, но одинаково искажённые злобой и ненавистью к людям, которые осмелились напомнить, что где-то есть другой мир, без страха и боли…

Он пробился больше чем наполовину, и – завяз. Детские тела нахлынули со всех сторон, сдавили, начали оттеснять назад.

Женька обречённо скулил в ухо. Камский сделал ещё один рывок, запнулся, упал на колено. В следующую секунду Константину показалось, что его хотят разорвать на части: детские руки хватали за одежду, волосы, уши, тянули в разные стороны…

Почти сразу его окончательно сбили с ног, куда-то поволокли. Звуки и запахи внезапно исчезли, вокруг стояла жуткая, невозможная тишина. Потом её ненадолго спугнул хлопок закрывшейся в отдалении двери…

Камский намертво прижал к себе сына и держал, держал, даже не допуская мысли – отпустить…

Монстр с множеством детских лиц тащил Константина и Женьку всё дальше.

Во тьму.

«…боль правит в этом мире», – Инна с трудом задавила желание проорать продолжение чернушной считалки на весь вагон электрички, переполошив редких попутчиков.