Внутренний голос - Виктория Самойловна Токарева

class="p1">– Это татарское имя?

– Почему татарское? Полное имя Лидия Лукашина.

– А чем ты занимаешься, Лидия Лукашина?

Лика замерла. Если она скажет «ничем», это стыдно. Бездельница, дочь портнихи, бабушку сдали в дом престарелых – зачем известному писателю такое знакомство?

– Я учусь в консерватории, – вывернулась Лика. – На первом курсе.

– Мой сын тоже учился в консерватории. На фортепиано. Но в дальнейшем не продолжил. Стал снимать кино.

«Еще один шанс», – подумала Лика. Она станет актрисой и будет сниматься у сына.

– А кто твои родители, чем занимаются? – спросил писатель.

– Мама переводчица с английского, а папа играет в оркестре Большого театра. Первая скрипка.

– Интеллигентная семья, – одобрил писатель. – А что ты делаешь в Переделкино?

– Здесь могила Пастернака.

– Ты любишь Пастернака?

– Не очень.

– Бориса хватило на сто лет. На один век. А что ты читаешь? Бродского?

– Если честно, то нет. Я его не люблю.

– Почему?

– Он воет.

– Бродского надо читать глазами. А какие стихи ты любишь?

– «Муха-цокотуха».

– Да… Детство не кончается никогда.

– Скажите, пожалуйста, а что в жизни самое главное?

– Для всех разное. Для одних – любовь, для других – деньги.

– А для вас?

– Для меня – творчество.

– А как оно выражается?

– Если ты ночью проснешься, подойдешь к письменному столу и напишешь фразу – значит, ты творец.

– А почему – проснешься?

– Много причин. Пить захочешь или наоборот.

– А фразы откуда? – не поняла Лика.

– Крутятся в голове.

– Любая?

– Нет. Ты над чем-то работаешь – и механизм запущен. Мозги чикают.

– Интересно… – Лика задумалась, при этом она смотрела на писателя, а он на нее.

– Тебе сколько лет? – спросил писатель.

– Семнадцать.

– Ты кого-нибудь любишь?

– Бабушку.

– А мальчик у тебя есть?

– Почти нет, – ответила Лика.

– Любить необязательно мужчину, можно любить жизнь. Путешествовать.

– А вы много путешествовали?

– Я не был только в Японии. Но для того, чтобы познать мир, необязательно ездить за границу. Наше Золотое кольцо не меньшая старина, чем Колизей в Риме.

– Хотите, я вам по руке погадаю? – осмелела Лика.

Писатель не знал, хочет он или нет, но Лика взяла его руку и стала рассматривать ладонь.

– У вас длинная линия жизни. Вы будете жить долго. Даже самому надоест.

– Где эта линия? – поинтересовался писатель.

– Вот, – показала Лика.

– Какая же она длинная? Посередине обрывается.

– А рядом параллельная. Это запасная линия. Вас защищает ангел-хранитель.

– А у тебя какая линия?

Писатель взял руку Лики. Рука была слабая, как птичка. Холодная. Писатель на нее подышал.

Лика покраснела. Это был интимный жест, весьма уместный в данной ситуации.

– А ты где-нибудь бываешь кроме консерватории, – спросил писатель.

– Я и в консерватории не бываю, – созналась Лика.

– Как это? Ты же там учишься.

– Я наврала. Я никуда не поступила.

– А зачем ты врешь?

– Я хотела вам понравиться.

– Ты мне и так нравишься.

– На красоту? – уточнила Лика. Ей было важно знать.

– На звук.

– Это как?

– Ты журчишь, как весенний ручеек.

– Как интересно вы говорите… А кто был ваш отец?

– Я на эту тему не разговариваю.

– Почему?

– Потому что я из бывших.

– Это заметно.

– Что заметно? – не понял писатель.

– Порода. Беспородные люди, как беспородные собаки.

– Беспородные собаки лучше приспосабливаются к окружающей среде.

– Я беспородная собака. Дворняга.

– Значит, будем расширять кругозор. Если хочешь, я приглашу тебя в Дом литераторов. Семнадцатого числа. Будет встреча с молодыми поэтами. Есть очень интересные. Я оставлю тебе пригласительный билет на входе. Как твоя фамилия?

– Лидия Лукашина. Я вам уже говорила. А вы сами там будете?

– Конечно. Я буду вести этот вечер.

– А какая форма одежды?

– Молодость. И звук весеннего ручейка.

Писатель взял ее руку, склонился и поцеловал. Очень легко и аристократично.

И тут же повернулся и пошел. Лика смотрела ему вслед. По линии спины было заметно, что он из бывших. И что он одинок. Как это может быть заметно? А может.

Наступило семнадцатое марта.

Лика нарядилась и уже собралась выходить из дома, как вбежала соседка Зинаида с трехлетней внучкой Галюней.

– Посиди с ней двадцать минут, я туда и обратно.

Зинаида спустила Галюню с рук на пол. Галюня тут же взвыла, но Зинаида уже хлопнула дверью.

Было известно, что Зинаида пьющая, и Лика догадалась: помчалась за бутылкой в близлежащий магазин. Если Зинаида найдет собутыльника, то в двадцать минут не уложится.

Зинаида – не старая. Просто они с дочкой рано открывали сезон: Зинаида родила в двадцать лет, и дочка то же самое.

Лика взяла Галюню на руки. Личико ребенка было залито слезами и легкими прозрачными сопельками. Не пожалеть ее было невозможно.

Лика жалела, как умела, и посматривала на часы.

В дверь позвонили. Это оказался Ванька Дьяченко. Он пришел ни за чем. Так и сказал.

– Ты за чем? – спросила Лика.

– Ни за чем.

– Слушай, посиди с Галюней. Мне надо уходить.

– Куда?

– В Дом литераторов. Там вечер молодых поэтов.

– А ты при чем?

– Меня пригласили.

– Кто?

– Известный писатель.

– А почему он пригласил именно тебя?

– Я ему понравилась.

– Понятно.

– Что тебе понятно?

– Он выбрал тебя как хрустящий огурчик. Пожует и выплюнет.

– Дурак, – обиделась Лика.

– Я тебе не советую, – предупредил Ванька.

– Но я все равно пойду.

– Тогда со мной. Я буду тебя сопровождать.

– Тебя не пустят.

– Ничего, я тебя на улице подожду.

– Зачем?

– Буду охранять. Я не дам тебе дать.

Лика не сразу поняла сказанное. Потом поняла.

– Идиот… – оценила она.

В Дом литераторов отправились втроем: Лика, Ванька и Галюня. Галюня сладко заснула на Ванькиных руках.

На вечер они не попали, потому что перепутали вход. Было два входа в помещение Дома литераторов: один – с улицы Воровского, другой – с Никитской улицы.

Лика впервые посетила этот храм искусств и подошла к нему со стороны улицы Воровского! Вход был заперт и затемнен. Никакого движения, одна красота старинного здания. Особняк принадлежал какому-то графу. Красивый вход: высокие ступени, кованый козырек, изысканные перила, тоже кованые.

Окна изнутри были занавешены шторами. За шторами тени. Там шла таинственная жизнь: мужчины в черно-белом и женщины с веерами. Не то что Ванька Дьяченко, весь в сером, с сопливой Галюней на руках.

Лике бы догадаться и спросить у прохожих: «А есть ли еще один дополнительный вход?» Но в голову не приходило спрашивать. Она просто поняла, что опоздала, что судьба ее окончательно рухнула. И заплакала. Может, писатель что-то перепутал? Может, вечер предполагался не сегодня, а завтра? Или вчера? У кого спросить? Не у кого. Люди ходят равнодушные, каждый сам по себе, каждый сам за себя. И никому