Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер

Оценка относилась не к духовному началу нашего друга, а к его физической кондиции. Наверное, этот битый-перебитый человек никогда не видел такой роскошной человеческой особи, как Савелий.

Зачастую пребывание в подобных местах рождало поразительно глубокие по мысли и чувству стихи Беллы. Сила контраста бытия и стихов всегда меня завораживала:

Пивная “Метро” была не единственным заведением такого рода в Тарусе. Я предложил продолжить нашу познавательную прогулку, что вызвало неподдельную радость и у Савелия, и у Сережи.

Следующей точкой притяжения становилась “Ока”, но не теперешнее одноименное кафе на берегу реки, а длинное одноэтажное строение барачного типа, которое украшало взгорье между поворотом на верхнюю дорогу по улице Шмидта и улицей Пушкина. В длинном бесперегородочном заведении вас охватывало чувство, сходное с пребыванием в вагоне-ресторане: столики для посетителей стояли рядком в одну линию вдоль стен. В глубине своеобразного коридора, покрытого истлевшим подобием ковровой дорожки, красовался камин, нарисованный на фанерном торце столовой, где, к нашему с Беллой восторгу, горел рисованный огонь и тлели дрова.

Мера торжества неизвестного художника, заставившего полыхать камин в этом безрадостном помещении, превосходила все возможные степени нашего восхищения. Савелий и Сережа тут же стали поклонниками творчества неизвестного мастера кисти.

Белла прочитала нам стихотворение “Суббота в Тарусе”, и мы славили ее за то, что она нашла слова, чтобы отдать дань художнику – гению этого места.

Поскольку сухого вина в ассортименте не значилось, мы снова обратились к портвейну, решив, что этот напиток в большей мере будет соответствовать стилю заведения и не следует менять его на какой-нибудь иной. Мы проводили наших друзей в Москву, чтобы снова встретиться с ними по приезде и длить нашу дружбу в мастерской Ямщикова в Савеловском переулке на Пречистенке и, конечно же, на Поварской.

Живя долгое время в Тарусе, я всегда хотел “озаглавить” город именем Цветаевой, и у меня родилась мысль поставить памятник Марине Ивановне на крутом берегу Оки в бывшем городском саду, в то время запущенном и захламленном, где раньше была танцплощадка, о которой я уже писал, так разрушавшая поэтическую прелесть местности.

Паустовский, живший в Тарусе много лет, послал в ЦК предупредительную телеграмму о возможном уничтожении памятника культуры и истории – дачи “Песочное”. О телеграмме как-то стало известно городским властям, ее отправку задержали на тарусской почте, а дом разобрали за одну ночь. В то время власти относились к творчеству Марины Цветаевой как к совершенной крамоле, и тарусский райком панически боялся упоминания ее имени, делая все возможное, чтобы обезопасить себя.

В центре города сохранились дома Ивана Владимировича Цветаева и Ариадны Эфрон. Неподалеку находился камень, обозначающий место, где, согласно завету Марины Цветаевой, она хотела бы быть похоронена[24]. Впоследствии камень исчез. Кто-то утверждает, что он был сброшен бульдозером в Оку, а Анастасия Ивановна пишет: “За ним приехала машина, его с трудом погрузили, повезли по холмистому пути, меняли транспорт (подробно не знаю, так как мы с Ритой уже уехали), снова везли, и наконец сбросили в какую-то яму – возле не то автостанции, не то гаража. Так он и лежит поныне, должно быть”.

В последующие годы стараньями поклонников творчества Цветаевой другой камень занял подобающее ему место на берегу Оки.

По прошествии лет, после перестройки, на градостроительном совете города я предложил поставить памятник Цветаевой и снова столкнулся с жестким сопротивлением новой, будто бы “более прогрессивной” власти. Я получил письмо от руководства Тарусы, в котором говорилось, что место для памятника, предлагаемое мной, находится вблизи от собора Петра и Павла, а поскольку М. И. Цветаева – самоубийца, то по церковным канонам памятник ей около церкви установлен быть не может. Сообщалось также, что там предполагается поставить мемориал герою Великой Отечественной войны генералу Ефремову.

Понимая, что общественность города меня поддержит, я подготовил чертежи и компьютерные разработки, чтобы наглядно продемонстрировать свои предложения. Финансовую поддержку нам оказывал фонд А. Л. Мамута, члена коллегии Госстраха, что, конечно, очень помогло.

На все том же градостроительном совете я сказал, что склоняю голову перед памятью героя войны Ефремова, но ведь и он покончил с собой, не желая сдаваться врагу. Да и памятник генералу должен стоять на центральной площади. А поэту подходит берег реки – место тихое и лирическое. Со временем памятник Ефремову был установлен на площади рядом с городским фонтаном.

Скульптор Владимир Соскиев начал работать над памятником Цветаевой. Я сделал архитектурный проект перепланировки городского сада, для памятника выделялась полукруглая территория на бровке высокого берега Оки. По моей мысли, памятник необходимо было сместить таким образом, чтобы при взгляде на него он проецировался на излучину Оки в сторону Серпухова. Так взгляд Марины Цветаевой должен был быть направлен на человека, идущего по аллее навстречу.