Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

То, что сам Колчак оценивал «борьбу с большевизмом» именно как «крестовый поход», подтверждают и его слова, сказанные на собрании дружин Святого Креста в Омске 26 октября 1919 г. «Так хочет Бог» – повторил Верховный Правитель слова римского папы Урбана II, отправлявшего крестоносцев из Клермонта в Иерусалим, чтобы освободить «Гроб Господень»[734]. Но Белому движению, поднявшему меч освобождения, нельзя было допустить меча отмщения, о чем предупреждал Святейший Патриарх в своем июльском Послании…

Нельзя утверждать, что Святейший Патриарх исключал любую возможность стать духовным вождем антибольшевистского сопротивления, равно как и возможность легального выезда из советской Москвы. Летом 1918 г. Патриарх допускал возможность переезда в Киев. По свидетельству П. Н. Милюкова: «…гетман… принимал посланца от Патриарха архимандрита Владимира». «Патриарх надеется в октябре перебраться в Украину и это очень интересует гетмана». Возможно, это было связано с попытками создания т. н. Украинской Церкви, независимой от московского Патриархата (20 июня 1918 г. Всеукраинский Собор отклонил эти намерения)[735]. В то же время по свидетельству С. П. Руднева в начале 1918 г. Святейший Патриарх категорически отказывался покидать Москву и уезжать на Дон, где формировалась Добровольческая армия. «Смольный был в Кремле, на Дону поднялось восстание и собиралась Добровольческая армия. Туда, как рассказывали, в одежде диакона уехал и наш М. В. Родзянко, и возникло в Соборе течение, предлагающее переехать всему Собору вместе с Патриархом на Дон. Лишь только слух об этом дошел до Святейшего Владыки, как он решительно заявил, что никуда из Москвы и ни при каких обстоятельствах он – Патриарх Московский – не уедет. Тем дело с Доном и кончилось, да оно и не могло бы быть осуществлено по чисто техническим причинам»[736]. Несомненно, что в начале 1918 г., в условиях, когда Поместный Собор еще не завершил свою работу, Святейший Патриарх сознавал возможность более эффективной деятельности именно в центре России, но отъезд на Дон мог выглядеть «дезертирством». Нельзя было не учитывать и церковно-правовых последствий подобного поступка, ведь согласно «Определению Священного Собора Русской Православной Церкви» Патриарх «состоял епархиальным архиереем патриаршей области», которую составляли «град Москва и вся Московская епархия, а также ставропигиальные монастыри Российской Церкви»[737]. Отъезд из Москвы привел бы к замене Святейшего Патриарха, что в условиях организационных перемен в православной иерархии, начавшихся гонений со стороны большевиков не способствовало бы стабильности Церкви. К тому же нельзя отрицать и ожиданий в 1918 г. скорого «падения советской власти» и «освобождения Москвы».

Согласно «Определению Священного Собора Русской Православной Церкви об епархиальном управлении» епархиальные архиереи могли «отлучаться из своих епархий по уважительным причинам на срок не более 14 дней, не испрашивая предварительного разрешения высшей церковной власти». Возможно, что и этот факт – недопустимость оставления епархии, имел значение в решениях, принимавшихся многими епископами, предпочитавшими оставаться в своих епархиях перед приходом Красной армии и готовых к принятию мученической кончины (например, архиепископ Омский и Павлодарский Сильвестр (Ольшевский), оставшийся в Омске в ноябре 1919 г. и замученный большевиками в феврале 1920 г.)[738].

Примечательны показания Святейшего Патриарха на допросах 1923 г. о его отношении к гетману П. Скоропадскому и его представителям. Очевидно, признавая факт независимости Украины, лишь как временный, формальный, обусловленный «распадом России», Святейший Патриарх не мог согласиться с признанием ее религиозной самостоятельности. «Осенью 1918 года ко мне явился официальный представитель гетмана Скоропадского в Москве Кривцов со своим военным адъютантом. Его появление у меня носило характер визита. Он испросил благословения моего на его деятельность, как дипломатического представителя Скоропадского. Я ему это благословение дал. Непосредственной связи со Скоропадским я не имел, но я признавал его как гетмана Украины».

Полномочия гетманского посла подтверждались и Совнаркомом, однако слова Патриарха о признании гетмана Скоропадского и, тем самым, признании «независимости» Украины имели бы значение, поскольку именно здесь летом 1918 г. формировался потенциальный центр антибольшевизма, наиболее близкий и известный в Москве (в отличие от Добровольческой армии, сражавшейся на Кубани и еще не имевшей собственной «государственной территории»). Легальный выезд на Украину до конца лета 1918 г. был относительно свободный, легальный выезд, чем пользовались многие деятели антибольшевистского подполья в Москве и Петрограде. Киев – «мать городов русских», «третья столица» (после советских Петрограда и Москвы) имел реальные перспективы стать центром антибольшевизма, разумеется, при условии хотя бы «дружественного нейтралитета» со стороны немецкого оккупационного командования. Следует иметь в виду, что среди многочисленных общественно-политических структур, работавших в Киеве, достаточно влиятельными были именно монархисты («Совет Государственного Объединения России», работой которого руководили Гурко, барон Меллер-Закомельский, Кривошеин).

Единственное свидетельство имеется в отношении благословения Святейшим Патриархом генерала от кавалерии графа Ф. А. Келлера. Генерал, живший в Харькове, в ноябре 1918 г. собирался через Киев проехать в район Пскова для возглавления формируемой здесь Северной армии. Сведения об этом благословении стали известны благодаря публикации в 1967 в газете «Православная Русь» свидетельства «госпожи Е. Б.» (Е. Н. Безак – супруга офицера-конногвардейца Ф. Н. Безака. – В.Ц.). «Патриарх Тихон прислал тогда (в конце 1918 г.) через епископа Нестора Камчатского генералу от кавалерии графу Келлеру (рыцарю чести и преданности Государю) шейную иконочку Державной Богоматери и просфору, когда он должен был возглавить Северную Армию». Сам по себе факт благословения известного генерала-монархиста, отказавшегося присягать Временному правительству и вышедшему в отставку после февраля 1917 г., многими необоснованно расценивался (и, увы, расценивается до сих пор) как проявление исключительно монархических «симпатий» Святейшего Патриарха[739].

Переезду Святейшего Патриарха в Киев не суждено было осуществиться. Осенью 1918 г., после покушения на Ленина и начала массового «красного террора» любые контакты с антибольшевистскими силами осуществлялись с большой осторожностью. Очень опасны были провокации. И в отношении представителей антибольшевистских сил нужна была уверенность, что преподанное благословение Патриарха Всея Руси получит не отдельный политик или военный, который станет затем говорить об этом для утверждения своего «особого политического статуса» в «борьбе с большевизмом», а именно Всероссийский Правитель. Следует отметить, что согласно определениям Поместного Собора, Патриарх «преподает нарочитое (выделено. – В.Ц.) благословение духовным и светским лицам за их полезную для Церкви деятельность»[740].