Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

Можно вспомнить также слова некролога, написанного Г. Н. Трубецким 14 мая 1925 г. к кончине Святейшего Патриарха. «…Порой слышится и другой упрек, на этот раз прямо направленный лично против Патриарха Тихона – «он не был Гермогеном», он не сыграл роль народного вождя в деле освобождения родины от насильников. На это мы ответим: глубокая сущность народных верований и религиозного идеала остается неизменной, и в этом смысле Святая Русь не умирает. Но формы истории меняются и никогда не повторяются. Наши святители, которых чтит народ, были всегда чуткими выразителями народной совести, но их практические действия были весьма различны, сообразно исторической обстановке. Св. Митрополит Алексей в малолетство Дмитрия Донского ездил в Орду умилостивлять хана и исцелил больную ханшу, а его младший современник, Преподобный Сергий, благословил Дмитрия Донского на борьбу против хана. И тот, и другой – великие народные угодники, но ход истории повелевал одному – умилостивлять хана, а другому призвать народ на брань против него.

Так же надо думать о Патриархе Тихоне. И ему в короткое время его первосвятительского служения приходилось считаться с разными условиями бурного потока событий. После злодейского убиения Царя и его семьи Патриарх Тихон произнес слово в Казанском Соборе в Москве 8 июля 1918 г., в котором клеймил палачей и призывал верующих без различия их политических убеждений смело и гласно осуждать виновников этого неслыханного преступления, хотя бы пришлось за это пострадать. И тот же Патриарх ради спасения Православной Церкви и возможности борьбы с живою церковью не поколебался впоследствии признать советскую власть. Политически это были совершенно различные поступки, но Патриарх и тогда, и потом оставался верным самому себе.

В первом случае он, может быть, переоценивал способность жертвенного порыва своей паствы; во втором случае он сдержал собственный жертвенный порыв, чтобы помочь слабым и «малым сим». И там, и здесь он думал не о себе, а только о тех, за кого держал ответ перед Богом. История произнесет в свое время суд над деятельностью Патриарха Тихона в его отношениях с паствой и советской властью, но в сознании русского народа крепка вера не в человеческий, а в Божий суд, который ценит не поступки, а сокровенные мысли и чувства, которые их вызывают. Да будет же ушедший Святитель заступником нашим перед этим судом»[750]. В считающихся подчас «примиренческими» посланиях 1919–1922 гг. есть лишь призыв к терпению безбожной власти, которая преходяща, временна и, рано или поздно, обречена. Деяния Святейшего Патриарха следует оценивать с позиций того времени, не «измеряя» их определениями современной политологии.

В этом отношении очень характерна оценка посланий Патриарха А. В. Карташевым: «Эта иерархическая, духовническая, канонически-законная анафема большевикам и – разумеется – самому большевизму была первым торжественным и до конца искренним, откровенным судом Русской Церкви и русского православного сердца, произнесенными навсегда над коммунистической революцией. Ее сделали «изверги рода человеческого». Она есть «дело сатанинское». Коммунисты – анафема, отлучены от Церкви, и с ними христианину, под заклятием Патриарха, запрещено общение. Патриарх Тихон и умер, не снимая ни с кого этой клятвы. Она навсегда повисла над большевиками и их сообщниками. Все последующие компромиссы уже – «от лукавого»… С этой анафемой Русская Церковь вступила с 1918 года в полосу кровавых гонений».

Показательны во многом также и слова обращения к бойцам Добровольческой армии князя Евгения Николаевича Трубецкого (брата князя Григория Николаевича Трубецкого), члена Поместного Собора, очевидца многотрудного патриаршего служения в Москве в 1918 г.: «Дни тяжких испытаний для России еще не кончились. Предстоит трудная, и, быть может, долгая борьба за воссоздание нашей государственности. Но уже есть те настроения и общественные элементы, на которые может опереться эта работа… народ, родивший ту светлую духовную силу, которая явилась в героическом образе Патриарха Тихона, духовно спасен, с этим связана и наша надежда на спасение русской государственности… И мне хочется без конца повторять вам: Россия жива, она ждет вас в Москве. И когда вы туда придете, вы будете встречены пасхальным гимном «Христос Воскресе!» … Дорогие и доблестные добровольцы: не смущайтесь тем, что здесь, на юге вы все еще преимущественно армия офицеров без солдат. Когда вы дойдете до родных вам равнин великорусских, вы всем существом вашим почувствуете возрождение той России, за которую вы сражаетесь. Вас подхватит народная волна и донесет она вас на гребне своем до дальнего севера; там ждут вас радостные слезы, молитвы и ПАТРИАРШЕЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ»[751].

И, возвращаясь к тезисам о «безблагодатности Белого движения» и его «обреченности», уместно заметить, что победой в борьбе со злом революционной ереси нельзя считать занятие того или иного города или «общенародную поддержку проводимой политики». «Царство Божие – не от мира сего». А мерить земными мерками «победы» и «поражения» белых армий и белых правительств – дело мирское и неблагодарное.

Правые монархические структуры в Белом движении; эволюция статуса и идеологических позиций в 1919–1920 гг.

Положение правых монархических структур, которые уже после февраля 1917 г. оказались не только лишенными сложившихся структур и форм работы (их деятельность была запрещена), но оказались перед необходимостью заново начинать свою политическую работу, было довольно сложным. Тем не менее, их влияние на российское Белое движение также имело место. В 1918 г. (как уже отмечалось в 1-й книге монографии) монархические организации еще не смогли преодолеть последствий того сильного политического удара, который был нанесен им в «послефевральской» России 1917 года. На Украине после прихода к власти гетмана П. Скоропадского легально действовали монархические группы, а в Москве старались проявить активность немногочисленные подпольные структуры, связанные с Правым Центром. Они выдвигали планы восстановления династии Романовых если не в лице самого отрекшегося Государя, то в лице Наследника Цесаревича или Великого Князя Михаила Александровича. Свидетельства о трагической гибели всей Царской Семьи, расстрелах Великих Князей тогда еще не вызвали доверия, потому что исходили из советских информационных источников (газет, кратких и довольно противоречивых официальных сообщений).

Пути, с помощью которых предполагалось восстановление династии, сводились к двум основным. Первый предполагал необходимым добиться содействия со стороны «имперской» Германии антибольшевистскому правому подполью, которое подготовит восстание в Москве и «возведет на Престол», также с санкции Германии, представителя династии (в этом отношении позиции правых сближались с позицией части кадетов и их лидера Милюкова). Деятельность сторонников этого «пути» рассматривалась в первой книге монографии («Белое дело в России. 1917–1918»). Другой – предполагал опору на «национальные силы». Так, например, в начале ноября 1918 г. в Ростове-на-Дону бывший член IV Государственной Думы Г. Г. Замысловский пытался созвать монархический съезд, в котором приняли бы участие «представители Добровольческой и Кубанской армий». По его мнению, следовало открыто провозгласить лозунг восстановления «Единой и Неделимой России на основе законопреемственной монархии»[752]. Считалось важным создание вооруженных формирований из российских солдат и офицеров, действующих под открытым политическим лозунгом восстановления монархии. При этом расчеты строились не только в отношении создаваемых Южной и Северной армий, но и применительно к Добровольческой армии, чью политическую программу, по мнению многих известных военных и политиков (генералы Келлер, Шиллинг, Павлов, Лукомский, полковники Дроздовский, Винберг, Марков 2-й, Родзянко, Новосильцев, герцог Лейхтенбергский и др.), следовало сделать гораздо «более определенной», чем это делалось ее командованием.