Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз

Однако, ограничиваясь этими рациональными стратегическими соображениями, мы упустим третий важнейший фактор, повлиявший на выбор Гитлера. Рассуждения об окне стратегических возможностей требуют ответа на вопрос о том, почему Гитлер верил в неизбежность войны с западными державами. Почему он счел необходимым ухватиться за эту возможность и поставить судьбу всего своего режима на войну с Великобританией и Францией в тот момент, когда Германия имела в лучшем случае лишь небольшое военное преимущество? Для того чтобы объяснить это решение, мы должны сослаться на идеологию. Это может показаться парадоксальным в свете того факта, что Гитлер пошел на вопиющее отступление от программы, изложенной в Mein Kampf. В этой книге, надиктованной 15 годами ранее в камере Ландсбергской тюрьмы, Гитлер призывал к созданию англо-германского союза против еврейско-большевистской угрозы. В 1939 г. он начал войну с перевернутым фронтом: в союзе со Сталиным против Великобритании. Однако это упрощенная картина. Ключ к идеологии Гитлера заключался не в конкретной дипломатической схеме, а во владевшей им навязчивой идее о расовой борьбе и, в частности, о противостоянии арийцев и евреев. В меморандуме 1936 г. о Четырехлетием плане акцент по-прежнему делался на еврейско-большевистском заговоре. Два года спустя, когда острие немецкой внешней политики и политики в сфере вооружений все явственнее разворачивалось в сторону Запада, до удивления сходным образом изменялась и главная мишень антисемитской риторики режима. Начиная с 1938 г. в публичных выступлениях Гитлера еврейский вопрос в широком смысле подчеркнуто становился вопросом западным, и в первую очередь – американским. Как было показано в 8-й и g-й главах, начиная с Эвианской конференции и все более активно после «Хрустальной ночи», президент Рузвельт назывался главным агентом всемирного еврейского заговора, направленного на уничтожение национал-социалистической Германии. Не случайно знаменитая угроза Гитлера об уничтожении евреев, оглашенная 30 января 1939 г., прозвучала как прямой ответ на обращение Рузвельта к конгрессу. Все понимали, что именно от США зависел исход гонки вооружений. Если Великобритания и Франция могли твердо полагаться на американскую помощь, то они становились практически неуязвимыми. Однако позиция США отличалась крайней неопределенностью. В то время как Рузвельт обрушивался с риторическими нападками на Гитлера и призывал Великобританию, Францию и Польшу оказывать сопротивление нацистскому экспансионизму, в США сохранялись сильные изоляционистские течения. Гитлер и остальные лидеры Нацистской партии не могли не интерпретировать эту сложную ситуацию иначе как сквозь темный покров манихейского антисемитизма. Для них было очевидно, что тучи международной напряженности сгущаются по вине еврейских элементов в Вашингтоне, Лондоне и Париже, вознамерившихся уничтожить нацистскую Германию. И именно это параноидальное ощущение угрозы подтолкнуло Гитлера к решению напасть на Польшу, а затем нанести удар по западной коалиции, упрямо стоявшей у него на пути.

Вероятно, не стоит удивляться тому, что этот момент не акцентировался в выступлениях Гитлера перед военачальниками в мае-августе 1939 г. – и тем более не был отражен в заметках тех офицеров, которые присутствовали на этих встречах. Но задним числом Гитлер не скрывал его значения. И Гитлер, и Риббентроп подчеркивали роль мирового еврейства в ускорении темпа событий в 1939 г. – особенно в своих беседах с итальянскими руководителями весной 1940 г. Более того, это своеобразное сочетание стратегических и экономических факторов, на которое накладывался маниакальный гитлеровский антисемитизм, позволяет объяснить не только решение Гитлера начать войну. Оно проясняет и его последующую готовность все больше и больше расширять рамки конфликта. И решение пойти из-за Польши на риск общеевропейской войны, и принятое летом 1940 г., когда была покорена Франция, но Великобритания оставалась непобежденной, решение немедленно начать подготовку к нападению на Советский Союз, и, наконец, принятое в ноябре-декабре 1941 г. решение поддержать Японию в ее агрессии против США – все они следовали одному шаблону. Гитлер, столкнувшись с вражеской коалицией, впервые давшей о себе знать в 1938 г. и организованной, по его мнению, «ставленником мирового еврейства», знал, что время работает не на него. Западные державы, к которым после июня 1941 г. присоединился Советский Союз, совместно обладали подавляющей экономической мощью. Гитлер понимал, что должен нанести быстрый и мощный удар – без этого Германия никогда бы не получила «жизненное пространство», которое могло обеспечить ей подлинную стратегическую свободу.

С точки зрения первых лет Второй мировой войны следует подчеркнуть четыре новых момента, к которым нас приводит проделанный в этой книге анализ.

Антизападный уклон нацистского антисемитизма, выделенный нами в качестве темы, имевшей большое значение в 1938–1939 гг 5 не ослабевал на протяжении 1940 и 1941 г. Рузвельт, который спровоцировал войну, поддержав Великобританию и Францию как гарантов польской безопасности, теперь способствовал ее продолжению, поддерживая Черчилля в его нежелании сдаваться, и в Берлине эту ситуацию могли объяснить только злокозненными интригами евреев и в Вашингтоне, и в Лондоне. Из этого, в свою очередь, следует, что в плане мотиваций любое поспешное и уверенное проведение различий между войной на западе и войной на востоке становится сомнительным или вовсе несостоятельным. Хотя с точки зрения того, как они велись, война на западе резко отличалась от войны на востоке, считать, что они мотивировались принципиально разными соображениями, было бы ошибкой. Война на западе против Черчилля и Рузвельта была не менее идеологизированной, чем война ради завоевания «жизненного пространства» на востоке. И хотя основным мотивом для вторжения в Советский Союз в 1941 г., в противоположность последующим периодам, служило стремление ускорить темп событий на западе, принудив Британию к капитуляции до того, как успела бы вмешаться Америка, все это тоже следует рассматривать как один из аспектов общей войны против мирового еврейства. Противопоставление этого «стратегического обоснования» давним идеологическим мечтам Гитлера о завоевательной войне на востоке является ложным. Гитлер еще с 1938 г. считал, что ему не избежать глобальной конфронтации с мировым еврейством. Поэтому связь кампании на востоке с войной на западе не снижает ее идеологизированности.

После того как мы выявили этот возможный источник недоразумений, следует перейти ко второму моменту: решение Гитлера расширить масштабы войны в 1941 г. имело убедительные экономические причины. Поразительная победа во Франции в начале лета 1940 г. обещала все изменить. Но в реальности яркий успех вермахта не решил фундаментальной стратегической дилеммы, стоявшей перед Гитлером. Флот и ВВС Германии были слишком слабы для того, чтобы принудить Великобританию к переговорам. Логика конкуренции, присущая гонке вооружений, оставалась в силе и в 1940 г., и в 1941 г. Вместо того чтобы склониться перед волей Гитлера, Великобритания была готова пойти на банкротство в государственном масштабе, от которого ее в итоге спас ленд-лиз. А в критический момент войны благодаря своим сравнительно обширным зарубежным резервам и американскому содействию она сумела мобилизовать намного большую долю зарубежных ресурсов, чем Германия. И напротив, как только в Берлине выветрилась победная эйфория, экономическая жизнеспособность нового германского Grossraum стала вызывать большие сомнения. Завоевание большей части Западной Европы прибавило к уже имеющимся у Германии тяжелым экономическим проблемам резкую нехватку нефти, постоянные затруднения со снабжением углем и серьезный дефицит кормов для скота. Население Западной Европы, как и его производственные возможности, являлось жизненно важным активом, но с учетом сдержек, накладывавшихся британской блокадой, было отнюдь не ясно, удастся ли эффективно мобилизовать эти ресурсы. Если только Германии не удалось бы обеспечить себе доступ к советскому зерну и нефти и добиться устойчивого роста добычи угля, материковой Европе угрожало длительное сокращение производства, производительности и уровня жизни. Вдобавок ко всему этому Рузвельт через несколько дней после прорыва вермахта в Седане приступил к выполнению собственной впечатляющей программы перевооружения. Мы сможем по-настоящему оценить, как важно было для Гитлера со стратегической точки зрения предотвратить решительное вступление Америки в войну, если в полной мере учтем те масштабы, которые приняло англо-американское военное производство еще летом 1940 г. В этом отношении чрезвычайно показателен поистине гигантский разрыв между англо-американским производством самолетов и относительно незначительными объемами германского аутсорсинга авиационного производства во Францию и Нидерланды. И этот дисбаланс не укрылся от внимания Геринга и германского Министерства авиации.