У времени в плену. Колос мечты - Санда Лесня

— По-моему, было так, преподобный отче: когда возникла мелодия, тогда и появилась песня; мелодия же была ниспослана творцом человеку через щебет птиц, жужжание пчел, шелест листвы, раскаты небесного грома, — вежливо сказал Кантемир, хотя и не был намерен вести беседу об искусстве музыки. Князь с большей охотой перевел бы ее в русло толстовского предупреждения или намека по поводу «Системы». О чем мог просить его святейший синод, чьи просьбы для православного всегда звучали приказами?

Прокопович, однако, продолжал наслаждаться очарованием морозного дня. Это тоже была привычка: оттягивать разговор, подбираться к его сути в обход, туманными недомолвками, и только после этого ударить в цель отчетливо и точно.

— Мне кажется, милостивый государь Дмитрий Константинович, песня явилась на свет задолго до всемирного потопа, может быть — при самом сотворении мира, — наставительно молвил архиепископ, рассекая воздух перчаткой в подкрепление своего утверждения. — В святых же книгах она начинается со струнного инструмента.

— Сие известно, — кивнул Кантемир.

— Что известно? — возвысил голос владыка. — Ничто не известно досконально, — выкрикнул он не столько для князя, сколько ради самого пространства, которое он рубил ладонью и пронизывал острым взором. — Ибо прежде чем родить мелодию с помощью струн, человек должен был пропеть ее сперва голосом, этим наиболее свойственным ему, естественным для него инструментом. Посему логика вещей свидетельствует о том, что музыки без слов не существовало. А следовательно, поэзия старше, чем музыка.

Кантемир сорвал с низкого края крыши сосульку и бросил ее, как копье, в сугроб. Улыбнулся:

— Осмелюсь подсказать, ваше высокопреосвященство, рождение нового тезиса для трактата «Де арта поэтика» — «О поэтическом искусстве».

— Вашему высочеству известно, что мною сочинен такой трактат?

— Конечно. Ваше высокопреосвященство в один вечер любезно прочитали мне сами некоторые выдержки из этого труда, — молвил князь, чтобы закрыть тему. Но Прокопович только удвоил натиск:

— Именно так, любезный духовный сын мой и князь, именно так звучит один из тезисов моего трактата по сему предмету. О том же рассказываю ученикам своим, среди коих, если будет воля божия, возрастут и славные поэты, и писатели, и ученые. И вот что еще скажу вам, Дмитрий Константинович: совет разума человеческого — философия — тоже явилась на свет при посредстве поэзии. Первейшая и древнейшая философия была поэтической. Только Ферекид из Сироса стал первым философом, принудившим свою музу заговорить прозой.

— Не одни лишь музы глаголют ею.

— Бесспорно. С развитием цивилизации, по мере того как человек проникал мыслью в божественные сокровища, окружающие нас, искусство письма, неустанно совершенствуясь, стало достойным орудием не только самих писцов, но и ученых, философов, всех образованных людей. Вместе с тем отчетливее проявились различия между поэтическим искусством и наукой, между писателем, к примеру, и историком.

Десница владыки, рассекавшая воздух вдоль и вширь, застыла вдруг на месте, будто на что-то наткнулась. Брови Прокоповича внезапно вскинулись, лицо осветилось весельем. В тот же миг, словно по особому знаку, из будки под забором выскочил огромный лохматый пес, с шумом отряхнулся, загремев цепью, затем уселся на хвост поднял к небу морду и издал долгий волчий вой. Проходивший поблизости здоровенный монах швырнул в него куском смерзшегося снега, загнав обратно, в устланную соломой берлогу.

— Каковы же различия между историком и поэтом? — продолжал Прокопович, долбя острием посоха снежный наст. — Для поэта правилом является выдумка, то есть измышление чего-то нового, созидание, иными словами — поэтическое изложение отражаемой им действительности. Нет выдумки — нет и поэзии. Поэт строит творение свое по законам искусства: другими словами, описывая события, он волен начинать окончанием или заканчивать началом, или, кроме того, поставить конец посередине, середину — в начале, начало — в конце. Человек науки, со своей стороны, не может дозволить себе никакого отклонения от естественного течения событий или фактов. Некоторые наши эрудиты, к сожалению, не следуют этому основному правилу. И тем впадают в ошибку.

Дело начало проясняться. Кантемир спросил:

— Следует ли понимать, что среди таких эрудитов нахожусь я сам?

— Следует, Дмитрий Константинович, если принимать во внимание только некоторые аспекты вашей «Системы», которую достойные члены святейшего синода прочитали во всех подробностях. Их возражения отражены в письме, которое и должен вручить вашему высочеству Гавриил Ипатьевский, архимандрит.

Когда они подошли к углу строения, выходившего в сад, начал падать снег густыми хлопьями, большими, как яблоневый цвет. Феерическая зима наряжала древний город в мирное платье незапятнанной белизны. Прокопович, покорившись немому велению природы, заговорил со всею сдержанностью, на которую был способен:

— Любезный князь Кантемир, я дерзнул вести так долго речь о поэзии и ее отличиях от науки не потому, что они неведомы вашему высочеству. Я только напомнил их вам, ибо нередко случается, как гласит поговорка, что домашние счета не сходятся с теми, которые приходится делать, побывав на торгу. Поддавшись соблазну высокой цели или совершенства идей, иной книжник небрегает ведущею бороздой и попадает в ямины, поросшие чертополохом. Когда ваша милость приступили к написанию книги, вы изволили свернуть более на поэтический путь, нежели научный. Легенды и ереси алиосманов не изложены в ней последовательно и спокойно, но перетолкованы и даже воспеты по собственной доброй воле вашего сиятельства. А где содержится хвала, там возникает опасность размножения безмерных ересей магометовых среди добрых христиан. Где же начертаны проклятия — там иная опасность: нанести оскорбление народам, ослепленным сею верой.

— Святые отцы устрашились? — осердился вдруг Кантемир.

— К чему им страшиться, любезный сыне Дмитрий Константинович? — благожелательно успокоил его владыка. — Но, будучи защитниками христовой веры и владея глубокими познаниями, святые отцы дерзнули собраться на совет и вынести на нем высокое решение: просить ваше высочество...

— По-иному говоря, моя работа не по нраву святым отцам, и они ее отвергают?

— Прошу еще раз прощения, Дмитрий Константинович. Видите снежные хлопья, кружащие неустанно и плывущие над нами, благословляя древний и горестный господен мир?

— Вижу, владыко.

— Тогда прошу вас покорно полюбоваться ими в молчании. Когда же я все скажу, что должно сказать вашему высочеству, — помолчу в свою очередь и полюбуюсь сею прелестью я. Вы же станете соглашаться или возражать. Договорились?

Кантемир взял горсть снега и смял ее в комок, перекатывая из