Черная водолазка - Полина Санаева

И вот, уже работая в газете, причем в экономическом отделе, я воспользовалась служебным положением и проникла на швейную фабрику. Почувствовала, что за эти годы знаю уже слишком много о жизни ее работниц. Очень хотела своими глазами увидеть среду их обитания. И в конце концов понять, что они там шьют в две смены. Мы тогда все ходили в халатах Хасавюртовской швейной фабрики и очень гордились разнообразием фасонов и живостью расцветок. Почему-то я ожидала встречи с веселыми ситцами и девичьим щебетанием. Но оказалось, фабрика работает на оборонку – шьет постельное белье для армии. Строчить простыни и при этом сохранять такую жизнерадостность, чтобы, подскакивая на махачкалинских колдобинах, по дороге с ночной смены годами говорить, кто на кого как посмотрел, и гадать, во что это выльется. Всюду жизнь.

А слева по вечерам шли мужики из пивбара на углу. Это был прекрасный пивбар типа «стекляшка», куда посылали сыновей с трехлитровыми баллонами (в сеточке) или стояли на воздухе у классических высоких стоек. Ну и лежали на травке по периметру.

Нельзя сказать, что по дороге домой мужики разговаривали. «А я тебе скажу вот что…», «Забудем, забудем…», «Ну по-о-оздно, не ори». И еще были всякие рычания, мычания, рыдания и бурчания, а также горловое пение, переходящее в массовые драки со страшными звуками возни и трения пиджаков и туфель об асфальт.

Извините, ностальгия.

Просто вчера закончился интернет, я провела ночь и утро в тишине. И услышала все забытое: как звучат капли дождя, когда они стучат о козырек подъезда, и как – о подоконник, и как об асфальт. Потом как с тополей сыплются сережки. Как трутся друг о друга крылья голубя, пролетающего мимо окна, как скрипят о плитку туфли парня на лестничной площадке, как гудит закипающий в турке кофе. Но самое главное! – я услышала под окнами такие же каблучки и такое же милое девичье щебетание примерно по тем же проблемам и – о ужас! – такие же пьяные крики с рычанием, ворчанием и нечеловеческим пением. Через двадцать лет, в другом, полностью противоположном месте.

Всюду жизнь, и везде одно и то же. Наверное, это должно меня жизнеутвердить.

И еще о звуках. И ностальгии. Во дворе дома моей бабушки в Грозном рос огромный тополь-вонючка. И у него была величавая круглая крона. Такие деревья художники любят рисовать в детских книжках и располагать на них гнезда, цветы, плоды, котов и скворцов.

И вот в сумерках вокруг этого сказочного дерева любили летать стрижи. Стаями, по кругу, по кругу. Происходило это как раз на уровне моих глаз на четвертом этаже. Делать было нечего, бабушка на кухне варила варенье из белой черешни, я сидела на маленьком балконе, на маленькой скамеечке, которую дедушка сделал сам, и смотрела на безумное кружение стрижей.

И слушала, как стрижи пищат. Звук то отдалялся, то приближался. Эхом звенел в школьном дворе и снова приближался, и опять. И так много раз. А дерево стояло на фоне розового закатного солнца и не шевелилось. Ни листиком – то самое грозненское безветрие.

Я все думаю, почему писк стрижей у меня так связан со счастьем? Со счастьем как с ощущением «столько всего впереди».

Наверное, тогда, когда я слышала этот звук, жизнь у меня даже еще не началась, но по всем признакам должна была быть насыщенной и вкусной. Каждый день мы привозили с дачи ведра огромных черешен и маленькие корзинки с клубникой и красной смородиной. И розы. Я сама срезала розы и ставила в вазы – «Мадам Баттерфляй» была самой нежной и пахла загадочно, особенно в темноте.

В общем, стрижи не поют, не щебечут, они пищат. И в последние годы мне стало не хватать их радостного писка. Он стал мне остро необходим. Я прислушиваюсь ко всем птичьим звукам, но все не то, все не то. И есть ощущение потери и чуть ли не тяжелой утраты.

Дом-то разбомбили в 95-м, дерево наверняка сгорело, но стрижи-то куда подевались? Их нет нигде! А из меня как будто вычли какую-то составляющую счастья. Как будто больше никогда не будет беззаботности, сумерек, варенья из белой черешни и стрижей, укачивающих девочку.

Хотя, что значит «как будто»? Какая я глупая. Не будет точно. Чего уж там.

Позавчера утром было так солнечно, а дома ни кофе, ни хлеба, и я подумала: сейчас бы выйти и сразу в Париж в шляпке и туфлях на каблуках, сесть за столик на тротуаре и медленно завтракать.

Выйти пришлось в Москву, притом в кроссовках, и сесть с краю в сетевой кофейне. Но столик был у окна, да еще и выложен стеклянной мозаикой, и она сияла на солнце, как разноцветный мармелад: облизать нельзя, но можно не бояться, что растает.

У официантки оказалась такая красивая ровная спина, что я не удержалась и спросила, не занимается ли она танцами. Тогда она тоже засияла и сказала: «Да!» Мы поболтали о нелегкой жизни танцоров, и она удалилась, танцуя одной спиной.

А прямо рядом, ну честное слово, сидели два француза и говорили, ворковали, курлыкали на чистом французском! Я даже пыталась заснять их для 15-секундного видео в инста (типа, городские зарисовки, тэг «атмосферно»), но одумалась.

Это было как чудо. Как будто я все же вышла в Париж.

Долго и уверенно звуки французской речи вибрировали в воздухе, неправдоподобно органично они сливались с запахами пекарни. Раскаты и перекаты! Возможно, французы говорили, например, про механизацию, детали двигателя или бухгалтерию по проекту (что одинаково непереводимо с французского и с родного). Ну и что. Можно было отвернуться и представлять молодого Бельмондо или поросшего щетиной Венсана Касселя. И было бы похоже, что они тоже рядом. И говорят об обыкновенном.

Об обыкновенном, кстати, труднее всего говорить интересно. И важнее всего.

Хорошо еще эти французы не ели круассаны (обмакивая их в кофе), был бы перебор и лубок.

Они-то вообще ничего не ели. Малюсенькие чашечки с эспрессо, стаканы с водой с лимоном. Случайно я видела, сколько они оставили на чай – рублей 12 горсточкой монет.

Да.

Но я купила багет.

Его можно откусывать сегодня, смотреть на туман и думать о Париже, солнце и танцах.

Я верю в это старорежимное про «там, где родился, там и пригодился». И жалею, что не пригодилась у себя. Невозможно перевезти с собой корни.

А в новой почве – пока найдешь, какими соками питаться, пока нащупаешь связи в новой грибнице – вся жизнь пройдет.

Вчера видела такое. Магазин «Цветы». Продавщица – Сибирь, Ставрополь, Краснодар, Урал – молодая, плечистая, бедрастая – ей бы сеятелем работать, ей бы на простор. В ларьке она не на месте, ей тесно. И покупатель – Средняя Азия, маленький, щупленький, смотрит на нее как на воспитательницу в садике – снизу вверх.