Омытые кровью - Сергей Иванович Зверев

происходит внутри, и не распускал бы лишних сплетен о буйных домашних купеческих загулах. Так что в округе никто ничего не видел и не слышал. Очевидцев нет. Сотрудники угрозыска отрабатывали жилой сектор и связи погибшего, но пока ничего не нашли.

Общая картина вскоре была нарисована. Синицын занимал часть особняка, другая пустовала. Жил он один, гостей не водил к себе никогда. Ежедневно к нему приходила домработница, убирала, готовила еду. Все прилично, никаких амуров, женщина пожилая и строгая. По работе и по личной жизни тоже у него никаких порочащих фактов не наблюдалось. Был он достаточно скрытен и нелюдим. Дело свое знал хорошо. Конфликтов не имел, никому не мешал. Грабеж? Может, крупная сумма денег была? Вряд ли. Хотя и был он прижимистый, любил деньги, но почти все их отсылал семье. У его дочери слабые легкие, крымский климат ей жизненно необходим. Дома свои капиталы не держал, дорогими вещичками и ювелирными изделиями себя не баловал.

Но ведь просто так не убивают. Мотив должен быть. И начальник уголовного розыска, когда опергруппа в его логове обсуждала дальнейшие мероприятия, многозначительно так косился в мою сторону. Мол, а нет ли здесь политики, вредительства и терроризма с целью нанесения удара по важному звену социалистической угольной индустрии?

В принципе, такое могло быть. Поэтому и участвовало наше ведомство в расследовании обычной уголовщины. Но передавать дело, конечно, нам никто не будет. У угрозыска искать получается лучше – они отлично знают, как с уголовной шушерой общаться. А по политике мы подсобим, на то у нас и политическое управление.

По плану мероприятий за мной была проверка версии, что убийство связано со служебной деятельностью инженера Синицына. И я взялся за это задание предельно добросовестно, хотя и без особой надежды.

Агентурных источников в шахтоуправлении у нас предостаточно. Есть даже резидентура. Но никто ничего сказать путного не мог. Обычный был инженер. Добросовестный. И скрытный …

Минула неделя безуспешных поисков убийц инженера. Угрозыск утверждал, что свидетели видели двух человек, идущих в направлении дома Синицына, но опознать их не могли.

Уголовников и прочий антиобщественный элемент угрозыск давил в связи с убийством нещадно. Камеры в отделе рабоче-крестьянской милиции были переполнены. Стандартная практика, чтобы ни один лихой человек себя спокойно не чувствовал, пока на милиции висит нераскрытая «мокруха». Но вся шушера отмораживалась от этого дела, притом в их оправданиях имелась своя логика. Зачем убивать инженера? Из-за вещичек? Так легче их тихо украсть.

Между тем никто с меня не снимал другие дела. По нападению на конвой никаких подвижек не намечалось. Папуас нигде не возникал. Атаман тоже затих. Раньше его люди появлялись то там, то здесь, учиняли разор, творили дела разной степени гнусности. А сейчас залегли где-то за корягами на илистом дне.

А может, Шустов нашел свое золото и отбыл в неизвестном направлении? С одной стороны, спокойствия это округу прибавит. С другой стороны, прав Раскатов, которого бесит сама эта мысль. Ведь тогда Шустов уйдет безнаказанным и неприлично богатым. Утянет с собой золото, так необходимое Советской республике. Будет всю оставшуюся жизнь купаться в шампанском и курить сигары в собственном дворце.

Между тем кровавая карусель, кружившая наш округ, и не думала тормозить. Наоборот, она раскручивалась все сильнее.

Очередной удар нам был нанесен в Нижнеградском районе. Там был убит председатель Демидковского сельсовета. Его расстреляли на проселочной дороге из ружья или обреза. Врезали так, что опознать удалось с трудом. Чувствовался стиль Атамана. На него и грешили сначала. Тем более на месте нашли послание – оно было прибито к телу ржавым гвоздем соткой и гласило: «Так будет со всей большевистской нечистью. Атаман Шустов».

– Вы хоть понимаете, что творится?! – сорвал голос на совещании начальник окротдела. – Инженер шахтоуправления убит. Председатель сельсовета убит. Враг уничтожает представителей власти и ценных специалистов! Это открытый террор. Как в девятнадцатом году. Опять будем подсчитывать потери и заносить в гроссбух?

Он обвел глазами присутствующих:

– Так, Большаков, Пупырышкин и Карамышкин. Берете бригаду из окружной милиции – она уже собрана. Сейчас же загружаетесь и двигаете в Демидково. И без результата лучше вообще не возвращайтесь!..

Глава 22

Представителей советской власти на селе убивали все чаще. Листая сводки ОГПУ по стране, я все четче понимал, что коллективизация и советизация села без большой крови не пройдет. Слишком многим происходящие изменения стояли поперек горла.

«В Пермском округе Уральской области на берегу речки Через ударами топором в голову убит А. М. Аликин – секретарь Ивановской ячейки ВКП (б), одновременно корреспондент пермской газеты «Страда».

«Выстрелом из огнестрельного оружия через окно ранен председатель недавно организованного колхоза в деревне Починок-Крутый, бывшего Кологривского уезда Костромской губернии, Кузьма Манин.

Покушение совершено кулаками, которые безнаказанно эксплуатировали и терроризировали бедноту и пытались сорвать мероприятия по социалистическому переустройству деревни. Один из них владел маслобойным заводом, эксплуатировал там детей, занимался мошенническим обирательством крестьян».

«Вечером на улице села Красная Дубровка Пензенского округа ударами топора в голову убит председатель сельского Совета Яков Кузьмич Синев. Убийство совершили самые богатые люди села».

В одном месте выявлена кулацкая группировка, планировавшая убийство милиционеров, изъят пулемет. В другом кулаки и их приспешники строили планы призваться в Красную армию, завладеть оружием и начать террор против советской власти. Так что исключением мы здесь не были. Вот только у нас антисоветские элементы сбились в большую банду, эдакое наследие Гражданской войны. А это, надо отметить, пока что редкость.

Грузовик, выделенный отделом милиции, трясся по просёлочным дорогам, обгоняя бредущих крестьян и многочисленные груженые подводы. Нас провожали любопытные, а то и недоброжелательные взгляды. Какой-то куркуль на телеге даже плюнул вслед.

В селе Демидково мы заняли под штаб просторный одноэтажный каменный дом, где с одного крыльца был вход в сельсовет, а с другого – в избу-читальню. Туда же мы таскали свидетелей. Там заполняли протоколы.

Чем мы занимались? Говорили, говорили и говорили. Главное оружие сыщика – это язык. Главные действия – бесконечные разговоры с информаторами, осведомителями, очевидцами, просто с народом.

Помимо вызова свидетелей в штаб мы занимались подворовыми обходами. Ощущения у меня были тягостными. Встречались, конечно, зажиточные хозяйства, но в большинстве царила беспросветная нищета. И мне было наглядно видно, что жизнь на деревне надо менять комплексно. И курс партии на коллективизацию, кто бы что ни говорил и какими бы издержками он ни вышел, – правильный.

Мы пытались разговорить перепуганных и подавленных крестьян. В одних домах нас встречали с пониманием, в других с озлоблением. Сильно помогали местные комсомольцы.

Я глядел, как работают наши