Закон войны - Дмитрий Силлов

Офицер шел быстро, почти бежал, что меня несколько удивило – куда это он так торопится? Подбежал, выдохнул, само собой, на немецком:

– Где остальные машины?

– Русский авианалет, застряли на шоссе, – отозвался Иван.

– Скоро будут?

– Не знаю. Мы сильно оторвались от них.

Офицер кинул на меня подозрительный взгляд, но я сидел с каменным лицом, как та хрестоматийная собака, которая почти все понимает, но сказать не может. Потому что если я открою рот и попытаюсь что-то пролаять на немецком, тут же меня фрицы в расход и пустят. И Ивана заодно.

Но немец до меня докапываться не стал, лишь спросил сержанта:

– Куда ехать, знаешь?

– Нет, – честно ответил тот. Но офицер не удивился – видимо, водителю и не нужно было это знать.

– Тут недалеко, – сказал он. – Проедете блокпост, впереди увидите поселок Вильча. В нем и располагается лагерь оберфюрера Карла Гебхарда. Груз должен принять лично он. Только помните – оберфюрер находится здесь неофициально, ни одна собака не должна знать о том, что он здесь, в России. Ясно?

Мы синхронно кивнули. Офицер дал отмашку, из блокпоста выскочили два автоматчика и распахнули створки ворот, меж которыми Иван и направил грузовик.

Когда мы отъехали с полкилометра, я задал вопрос, который меня мучил с тех самых пор, как я услышал от сержанта идеальную немецкую речь:

– Не скажешь где это ты так на языке оккупантов шпрехать научился?

Иван рассмеялся.

– Мой отец из поволжских немцев. В школе работал учителем немецкого и вдобавок был директором школы. Как думаешь, в таких условиях реально не выучить язык?

– Нереально, – покачал я головой.

– Когда я был в восьмом классе, родители развелись, – продолжил Иван. – Мать вышла замуж второй раз, так получилось скрыть мое происхождение, иначе б службы на границе мне не видать.

– Что так? – поинтересовался я.

Иван с недоумением посмотрел на меня.

– А ты точно не с Луны свалился, командир? Хоть в газетах об этом не особо пишут, но в твоем ведомстве должны знать, как нашего брата ограничивают по службе.

Я промямлил что-то невнятное. К моему стыду, эта тема про российских немцев как-то мимо меня прошла, хотя историю я в школе любил. И хоть рассказывал Иван гладко, я все равно не особо верил. Такой я вот недоверчивый, когда все слишком ровно стелется, – жизнь научила не доверять никому, а уж суперменам особенно. В зеркало иной раз глянешь и думаешь – не, с ним бы я в разведку не пошел. И вообще никуда б не пошел с тем, в зеркале, больно рожа у него подозрительно-криминальная. А когда такая морда еще и добродушно улыбается, как Иван сейчас, хочется или уйти подальше от греха, или по этой лыбе с локтя вмазать. Чисто чтоб не скалился, пытаясь влезть в доверие.

Иван перехватил мой взгляд и щериться перестал.

– Знаю, о чем ты думаешь, – сказал он, сосредоточенно глядя на дорогу. – Но мы уже считай приехали туда, куда тебе нужно было. Так что ты постарайся просто молчать, остальное я беру на себя. А о наших делах мы позже поговорим. Если в живых останемся, конечно.

С этим трудно было не согласиться – тем более что в логово зверя мы уже влезли по самые пятки.

Я прекрасно помнил, что на топографических картах Вильча обозначалась как поселок городского типа. То есть село, которое типа город, но по факту до города недотягивает.

Оно и правда недотягивало. Вокруг – деревенские избы, и лишь в самом центре возвышалось добротное двухэтажное кирпичное здание за неслабым таким забором из колючей проволоки. По углам забора – брустверы из мешков с песком, из-за которых торчат пулеметные стволы. И на балкончиках второго этажа тоже пулеметы. Плюс перед забором два автоматчика замерли. Солидная охрана. Даже интересно, кого или что они тут стерегут.

Впрочем, наш грузовик пропустили без вопросов. Автоматчики растащили в стороны створки ворот, оплетенные колючей проволокой, и, когда мы проехали, затворили их обратно. Неприятное ощущение. Словно ты сам, по собственному желанию в пасть к крокодилу-гурману влез, а тот ее так аккуратненько прикрыл, вкус осознает перед тем, как начать жевать.

Иван тормознул грузовик, к которому сразу подбежали солдаты с двумя знакомыми молниями на петлицах и сноровисто принялись разгружать кузов, вытаскивая из него те самые длинные ящики. Правда, они тяжеловаты оказались, и офицер в эсэсовской форме, руководивший процессом, крикнул:

– Эй вы, в кабине! Выходите, надо помочь с разгрузкой.

– Зер гут, – негромко сказал я, возвращая автомат сержанту. Который, поморщившись, ответил:

– Ты только при немцах это с таким акцентом не скажи. Мне еще пожить охота.

– Яволь, – кивнул я, после чего Иван, скривившись как от зубной боли, вылез из кабины…

Судя по внешней охране, объект этот был мега-секретным – не зря ж фрицы так напрягались, организовывая его охрану. Но с уровнем допуска они просчитались.

Два солдата, пыхтя, пытались поднять ящик, спущенный из кузова на землю, но получалось это у них неважно. Тут подоспели мы, подхватили этот гроб с двух сторон – и дело пошло. Причем не только у немцев, но и у нас тоже.

Возле входа в дом стояли два немца-охранника, но мимо них мы прошли словно невидимки. Так и есть, кстати, – человека, выполняющего тяжелую работу, секьюрити обычно никогда не замечают…

Внутри первый этаж дома был похож на смесь научной лаборатории с пыточной. Громоздкие сборные стальные шкафы и столы, заставленные аппаратурой непонятного назначения, соседствовали с машинами устрашающе-средневекового вида, напоминающими о пытках инквизиции.

Между столами сновали люди в белых халатах – одни работали, другие записывали что-то в толстых блокнотах, больше напоминающих книги с кожаными переплетами. Причем работа у лаборантов была специфической.

На одном из металлических столов лежал голый парень лет двадцати пяти – руки-ноги прикручены к специальным стальным скобам, приваренным к столешнице, рот заткнут кляпом со шнурками, завязанными на затылке, чтоб его невозможно было выплюнуть. А два ублюдка в мясницких кожаных фартуках, надетых поверх белых халатов, деловито срезали с парня квадратные куски кожи, тут же вставляя на их место стальные пластины с отверстиями по краям – и пришивали те пластины к живому телу. Половина груди несчастного была уже покрыта теми пластинами, и я успел заметить, что кровь-то из парня не течет, хотя по идее должна была при такой-то операции. Похоже, фрицы-ученые что-то с ним сделали, пытаясь создать бронированного бойца с защитой, вживленной прямо в тело.

Еще одному подопытному, прикрученному ремнями к стальному креслу, фашистские врачи что-то делали с головой – взре́зали кожу по границе роста волос, сняли скальп, отпилили верхнюю часть черепа и сейчас копались в мозгах. И все это – на живую, так как глаза подопытного вот-вот должны были вылезти из орбит от нереальной боли…