Отчим. Куколка для Монстра - Ольга Дашкова

том, какие все вокруг гады, и собирать чемодан в академию, в шоке смотрела на ту самую кровать, по которой были раскиданы мои изрезанные вещи.

— Антоша, сука подлая!

Вещи было жалко, придется покупать новые, даже нижнее белье и то порвано. Обиду сменила злость, я сжала кулаки, хотела сорваться в скандал, кричать, оскорблять и пинать ногами племянника Горна, но остановила себя. Достала телефон, сделала пару снимков бардака, чтобы было что предъявить.

Слишком много эмоций. Нужно взять себя в руки и нагадить этому скоту его методами. Дмитрия не будет несколько дней, нужно успеть поквитаться и избавиться от этого урода.

Глава 21

Горн

Три дня прошли в какой-то агонии.

Меня выворачивало наизнанку, ломало, как последнего конченого наркомана.

И все потому, что я не видел её.

Курю пятую сигарету подряд, делаю глубокую затяжку, обжигая горло никотином, а самого уже тошнит от этого. Стюардесса смотрит косо, хоть это и частный самолет, но правила для всех одинаковые и курить запрещено.

Плевал я на правила, выдержка дала трещину. Все то, что много лет я укладывал в толстую бетонную стену своей брони от внешнего мира, его противоречий и соблазна, начинает разрушаться. Крошиться и сыпаться по крупицам.

— Принеси еще выпить, чистый, без тоника и льда, — кричу стюардессе.

Девушка кивает, смотрит с испугом, исчезает.

Боится, чувствую ее страх, нутром чую, как зверь, всегда было чутье. Я упивался чужим страхом, заряжался им, это был мой корм, моя пища. Впитывал в себя, пропуская через кожу, насыщая кровь.

А еще секс, когда мог драть несколько сучек сразу, натягивая их на себя, не зная усталости. Мой внутренний дьявол, мой внутренний бог порока, боли и мести был счастлив. Он ликовал, довольно улыбался.

Бросаю окурок в пустой бокал, фильтр обжег пальцы, откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза и сразу вижу её.

Виталина.

Балерина. Тонкая. Хрупкая. Кукла.

Первая встреча с ней врезалась в память каленым железом, оставив клеймо навсегда. Хрупкая девочка в красном платье с рваными краями, она не танцевала, а парила над сценой, делая невероятные вещи. Взмах рук, поворот головы, напряженные мышцы.

Совершенная.

Идеальная.

Безупречная.

Моя.

Именно с того момента в голове пульсирует слово. Одно! Ударяя по нервам, словно каплями воды с высоты, оно точило мое каменное сердце, о существовании которого я забыл. Не было у меня его никогда.

Моя. Моя. Моя. Моя…

И так на повторе миллион раз.

— Прошу, ваш виски.

Стюардесса подносит бокал, не знаю, какой по счету, плевать. Открываю глаза, так я не вижу её, так легче немного. Выхватываю бокал, делаю большой глоток, оскома сводит десны, алкоголь разливается огнем в груди.

Эти дни даже спиртное не берет, хотя никогда не любил много пить. Мозг всегда должен быть ничем не затуманен для принятия правильных решений. Если это не так, выбор сделают за тебя, и ты будешь никем, жалкой пешкой, которую принесут в жертву.

А кто жертва, могу определять только я.

— Дам тысячу.

— Что, простите?

Сука, бесит эта их вежливость. Разве непонятно, чего я хочу?

— Тысяча долларов, и ты мне отсосешь.

Я предельно честен, нет ничего, что нельзя купить. Если мне надо, я куплю, заплачу любую цену, даже не деньгами. У каждого есть цена.

— Но… Нет-нет, я не могу, я на работе.

Мнется, но глаза блестят, кусает губы. Как только я сойду на землю, не вспомню ее лица, это будет просто серая масса. Все вокруг масса, серая, коричневая, любого цвета, только не она.

Совсем сдурел. Помешался на девчонке. На падчерице. Сука, как звучит стремно, а я ее отчим. Формально, но сути это не меняет.

Стюардесса не уходит, делаю еще глоток, накрываю бокал рукой, она смотрит на кисть, на татуировку черепа, он горит изнутри, так же как сейчас я. Разведя руки в стороны, устраиваюсь удобнее, улыбаюсь, предлагая ей уже приступить и отработать свою штуку баксов.

Ей хватило ровно семь секунд, чтобы принять правильное решение.

Допил до дна, бросил бокал на соседнее сиденье, в бизнес-джете они хорошие, натуральная кожа, комфорт и роскошь. Звон пряжки ремня, пальцы заскользили по обнаженной плоти, стало тепло, влажно.

Три дня в кромешном аду.

Обычно это я его создаю для людей, а сейчас появился мой персональный. Настоял, чтобы Вита полетела домой, был план — четкий, продуманный, взвешенный. Но нет, все пошло не так.

Надо бы наказать службу безопасности, что дала старую информацию о дочке Туманова. Фото подсунули пятилетней давности, где она неказистый, высокий, худой, с торчащими ключицами подросток.

Посмотрел вниз, стюардесса старалась, облизывала член, сосала головку, помогая руками. Может быть, хоть так немного отвлекусь, но ничего не помогало. После того как поцеловал ее, вытаскивая из ванны, совсем тяжко стало. Чуть не разорвало на части от мысли, что, если не возьму ее, сдохну, как тварь последняя.

Дерзкая оказалась, непокорная, сама себе на уме. Огрызалась, не слушалась, сбежала даже, но это все было после… после того, как кончила на моих пальцах, задыхаясь в оргазме, разрывая криком воздух и мое сознание в клочья.

— Черт… м-м…

Стоило лишь вспомнить, подумать о том, как это было, сразу начало отпускать. Я оживал, восставал из мертвых, вылезал из той могильной плиты, под которой себя похоронил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Влажная, горячая, даже в моих руках, в моей власти, она сопротивлялась. После первого раза, когда убежала, было яркое желание убивать. Хотел крови, много, чтобы видеть ее на руках и кричать в темное небо.

Жена пришлась кстати, Инна была на все всегда согласна, что бы я ни предложил, какой бы изврат ни придумал. Раньше думал, что все женщины такие, как Инна или эта стюардесса, но девятнадцатилетняя девчонка показала, что нет. Что я был глупцом и ошибался.

Сбежала. Спуталась с пацаном Белова, хотел наказать, а вышло, что сделал только хуже себе. Вита отвечала на поцелуи, сама подставляла грудь, вела бедрами, дрожала в экстазе, а потом уколола, оттолкнула. Она ломала себя, не хотела, но принимала мои ласки. Ей повезло, что улетел вовремя, на прииске нужно было мое присутствие.

— М-м…

Глубоко выдыхаю, схватив стюардессу за голову, не отпускаю, кончая в рот, она глотает, а у самого нет ни капли облегчения. Все не то это, суррогат какой-то, как паленое пойло, которое пили с братом за домом, когда мне было пятнадцать, а ему двадцать три.

Девушка ничего не говорит, опускает глаза, вытирает тыльной стороной ладони рот. Она никто. Нет ни одной эмоции. Их не