Деникин - Георгий Ипполитов

Правда, интуиция капитана Деникина, помноженная на профессионализм, подсказывала ему: на Россию надвигается военная хмурь.

…Лошадь вдруг неожиданно споткнулась, упала и поволокла вниз с горы по снегу подмятого под себя седока.

«Только это мне еще не хватало!» — подумал про себя Деникин, выбираясь из-под лошади, со стиснутыми зубами от резкой боли в помятых ногах.

Зимние маневры для него закончились плачевно: порванные связки, кровоподтеки, один палец вывихнут, один раздавлен. Постельный режим…

Но на манифест о войне с Японией отреагировал тотчас — подал рапорт в штаб округа о командировании его в действующую армию.

Благими намерениями, как часто бывает, вымощена дорога… в ад. Начались круги бюрократического ада для офицера, принявшего решение добровольно поменять уютный Варшавский гарнизон на жужжание пуль и грохот разрывов на сопках Маньчжурии.

Штаб, ссылаясь на неимение указаний свыше, в просьбе Антону Ивановичу отказал. На вторичное его обращение штаб запросил, знает ли он… английский язык?

Спрашивается, зачем? Воистину, нет страшнее русского чиновника!

Антон Иванович ответил с присущими ему чувством юмора и сарказмом: «Английского языка не знаю, но драться буду не хуже знающих»…

Он нервничал, не находил себе покоя. Наконец, его ближайший начальник, генерал Безрадецкий, которому непоседливый подчиненный не давал спокойной жизни, настойчиво повторяя одно и то же желание, послал частную телеграмму с просьбой Антона Ивановича в Петербург, в Главный штаб. И через несколько дней, в феврале 1904 года, пришло распоряжение: командировать капитана Деникина в г. Харбин в Заамурский округ пограничной стражи, что за семь тысяч километров от Варшавы.

Капитан, видимо, опасаясь какого-нибудь бюрократического казуса, дожидаться выздоровления не стал. Хотя генерал Безрадецкий высказал вполне обоснованное сомнение в том, что с больной ногой вряд ли возможно столь далекое и утомительное путешествие, Деникин решил, что до сибирского экспресса как-нибудь доберется. А там во время длительного пути (16 дней) нога придет в порядок. Назначил день отъезда на 17 февраля.

В варшавском собрании офицеров Генерального штаба состоялись проводы: «дорожный посошок» и револьвер в подарок. Старейший из присутствовавших помощник командующего округом генерал Пузыревский сказал несколько теплых слов, подчеркнув стремление Генерального штаба капитана Деникина ехать на войну не долечившись.

На случай смерти Антон Иванович оставил в своем штабе «завещание» необычного содержания. Не имея никакого имущества, привел в нем лишь перечень небольших долгов и проект их ликвидации путем использования кое-какого литературного материала, просил друзей позаботиться о его матери.

Мать будущего генерала приняла известие о предстоящем отъезде сына на войну как нечто вполне естественное, неизбежное. Ничем не проявляла волнения, старалась «делать веселое лицо» и при прощании на Варшавском вокзале не проронила ни одной слезинки. Только после отъезда сына, как сознавалась впоследствии, наплакалась вдоволь вместе со старушкой нянькой.

Прихрамывая, капитан добрался до вокзала и сел в поезд, который помчал его навстречу судьбе. А на душе неспокойно. Известно, что нет ничего страшнее, чем ждать да догонять… Осталось набраться терпения и молить Бога, чтобы 16 дней хватило для выздоровления больной ноги.

До Москвы доброволец добрался благополучно. Получил место в сибирском экспрессе. Встретил нескольких товарищей по Генеральному штабу, также ехавших на Дальний Восток. Еще на вокзале узнал от своих спутников, что в их поезде едут адмирал Макаров, командующий Тихоокеанским флотом, и генерал Ренненкампф, начальник Забайкальской казачьей дивизии.

После разгрома у Порт-Артура русской эскадры, больно отразившегося на настроении флота и всей России, назначение адмирала Макарова было принято страною с глубоким удовлетворением и внушало надежды. Заслуги адмирала были широко известны. Его боевой формуляр начался в русско-турецкую войну 1877–1878 годов. Россия тогда еще не успела восстановить свой флот на Черном море. Макаров на приспособленном коммерческом пароходе «Вел. кн. Константин» с четырьмя минными катерами наводил панику на регулярный турецкий военный флот, взорвал броненосец, потопил транспорт с целым полком пехоты, делал налеты на турецкие порты… Впоследствии с отрядом моряков принял участие в Ахал-Текинском походе знаменитого генерала Скобелева.

Обязанный своей карьерой исключительно самому себе, адмирал Макаров исходил все моря, на всех должностях; исследовал большой научный океанографический материал по Черному морю, Ледовитому и Тихому океанам, удостоившись премии Академии наук; разработал новые идеи о морской тактике; наконец, построив ледокол «Ермак», положил в России начало арктическому плаванию во льдах. Все это сделало его особенно популярным, и не было человека в России, не знавшего имени Макарова и его «Ермака».

Храбрый, знающий, честный, энергичный, Степан Осипович Макаров, казалось, самой судьбой был предназначен восстановить престиж Андреевского флага в тихоокеанских водах.

Со своим штабом он ехал в отдельном вагоне. Деникин и его товарищи знали, что там кипит работа: каждый день по нескольку часов адмирал занимался планом реорганизации флота, составлением наставлений для маневрирования и боя. Иногда для собеседования приглашался генерал Ренненкампф. Несколько раз во время пути адмирал заходил в общий салон-вагон, где Ренненкампф представил ему Антона Ивановича. «Я не помню тогдашних разговоров, да и вряд ли они имели принципиальный характер. Но помню хорошо его внешность — характерное русское лицо с окладистой бородой, добрые и умные глаза, и то обаяние, которое производила личность адмирала на его собеседников, и ту веру в него, которая невольно зарождалась у нас», — вспоминал будущий вождь Белого движения.

Второй знаменитостью, с которой ехал на войну Антон Иванович, был Павел Карлович Ренненкампф. К началу Русско-японской войны он приобрел имя и широкую известность в военных кругах, чему способствовало его участие в подавлении восстания в Китае в 1900 году. Тогда Павел Карлович получил два Георгиевских креста. Кавалерийский рейд генерала Ренненкампфа по своей лихости и отваге заслужил всеобщее признание.

С Ренненкампфом во время пути Антон Иванович был в постоянном общении: в частных беседах генерал рассказывал о своем походе, весьма скромно касаясь личного участия. Устраивали совместные товарищеские пирушки, которые не выходили никогда из пределов воинской субординации.

Знаменитый боевой генерал присутствовал неизменно и на импровизированных «литературных вечерах», где ехавшие в поезде три военных корреспондента читали свои статьи, посылаемые с дороги в газеты. Круг впечатлений пассажиров, едущих на игру в прятки со смертью, от поездных разговоров, от бесед с офицерами обгоняемых воинских эшелонов и от мелькавшей станционной жизни Великого Сибирского пути был ограничен. Писали корреспонденты, в сущности, одно и то же, и Деникину известное. Но любопытен был индивидуальный подход к их темам.