Стоунхендж - Юрий Никитин

— Охотилась.

Теперь Томас смотрел недоверчиво. Олег заметил, усмехнулся:

— Когда Топтыга расхвастался на пиру у князя киевского,что он-де всех купит, такой богатый, князь разгневался и велел запереть его впогреб. Пришлось его женке, Моряне Путятичне, переодевшись мужиком, ехатьвыручать своего дурня. Ну, побила княжеских дружинников в борьбе, в стрельбе излука, конной скачке. А вместо дани взяла пленника из погреба, чтобы, значит,развлекал ее и тешил в дороге... Есть женщины в русских селениях, Томас!..

— Наверное, есть, — согласился Томас, посмотрел наЯру. — Жаль, не встречал еще.

Калика спросил Яру:

— Эта Моряна Путятична не в этих краях охотилась?

Яра ответила неприязненно:

— С ума сдвинулся, отшельник. Пустили бы ту бабищу! Тамземли князя тьмутараканского.

— Грубые люди, — посетовал Олег. —Поохотиться — разве дичи убудет?

— Дичи не жаль, а лазутчиков да разведчиков здесь нежалуют.

— Их нигде не жалуют, — пробормотал Олег. — Азря... Как бы еще узнавали, где что деется?

В затерянной среди дремучего леса избушке трое мужчин сиделиу очага. Смотрели не в пляшущие языки пламени, как часто сидят подле огнямужчины, а в огромное блюдо, что лежало на полу. Расписные цветы по ободу,диковинные птицы — рисунок прост, трое собравшихся лишь одаривалипренебрежительным взглядом, видали работы мастеров, не простого люда, — авот странная матовая поверхность заставляла морщины на лбу взбираться одна надругую.

Простой мужик сделал! И в то же время уже не простой.

Как же просыпается в человеке эта искра, о которой упорноговорил Великий Изгой, эта капля огненной крови их древнего бога Рода?Творитель один, а тот, кто в состоянии придумать что-то еще, по словам Изгоя,становится вровень с самим Родом, богом богов, творцом всего сущего, и егопо-праву называют со-творителем. Самая опасная ересь, ибо человек — всего лишьраб, это надо вдалбливать в мозги и души.

— Ладно, — сказал наконец Старший, — мы самитворцы целого мира. Цивилизацию творим, целые народы из грязи да дикости тащим!А что где-то в глуши придумало нечто новое по мелочи...

— Да, но как придумано, — вздохнул другой. —Просто. Наши умельцы, если бы такое и удалось им, то это была бы целая гора издорогих зеркал, старой бронзы, золота и редких камней.

Третий покачал головой.

— А как отдал? За ковш хмельного вина. Упьется исгинет, как пес подзаборный. Что за народ, что за народ... Русичи, говоришь?

Старший потемнел. Он был молодым послушником, когда наСовете решалось: быть или не быть новому народу. Тогда они проиграли, из ТайнойСемерки кто-то вовсе погиб, такие ходили слухи. Новый народ теперь топчетземлю, строит города, но еще больше пьет, дерется, спит да чешется, а ежели исотворит что невиданное, то тут же и загубит так гадко, что и придумать трудно.

— Показывай, — сказал он резко. — Какработает?

Второй достал из сумки крупное красное яблоко, поднес корту, затем, словно опомнившись, с озорной усмешкой положил на блюдо. Яблокопокатилось, стукнулось, должно бы замереть, но покатилось по кругу, за нимоставался бледный размытый след. Мелькнуло красные искры, вроде бы что-топробежало...

Двое всматривались пристально, сдвинули головы, пытаясьрассмотреть в дымной быстро исчезающей дорожке изображение, третий наблюдал созорной усмешкой. Когда двое старших уже утомились, легонько толкнул яблоко.Оно пошло поперек, оставляя все ту же дорожку. Несколько раз пробежало поблюду, заполнило серебристым туманом. В глубине начало проступать четкоеизображение.

Старший метнул на младшего огненный взгляд.

— Все забавы тебе! А управлять им как-то можно?

— Нет ничего проще.

Он наклонился, всматриваясь в блюдо. Пробежали синие полосы,медленно проступило зеленое. Вырисовался лес. На поляне сидели у костра трое:крепкий молодой мужчина с красивым мужественным лицом, сгорбленный, словно в печали,мужик средних лет, а по ту сторону костра штопала платье молодая женщина. За ихспинами блестели разобранные доспехи, меч, небольшой щит, вспучивались двамешка.

На огне жарился на вертеле заяц. Молодой мужчина время отвремени переворачивал добычу, можно было рассмотреть могучие мускулы. Двигалсяон с ленивой грацией, синие глаза смотрели остро. Старший ощутил холодок: он нелюбил таких людей. Говорят мало, поступают быстро и круто, нетерпимы к себе и кдругим. С ними не договоришься, нельзя пойти на компромисс, сделку.

— Они?

— Да. Этот, что истекает слюной, и есть тот рыцарь,которого велено остановить.

— А простолюдин и женщина?

Младший отмахнулся.

— Калика пристал по дороге. Знает местные дороги,потому его терпят. Женщину спасли от половцев... Постараются избавитьсяпобыстрее, понятно. Калика отстанет, когда доберутся до его мест... Да разве онили женщина помеха?

— Я просто все хочу знать, — оборвал Старшийраздраженно. — Почему не могли их просто устранить?

— Пробовали.

— И что же?

— От наших отрядов, посланных наперехват, осталисьтолько пятна.

— Мокрые?

— Наоборот, сухие и горячие. Кто-то или что-тоуничтожало их раньше, чем эти трое замечали засады. Они и сейчас, похоже, неведают, что за ними охотятся.

Второй нахмурился, сказал предостерегающе:

— У них пытались отнять то, что они несут, еще вКонстантинополе, а они все еще не ведают?

— Они полагают, что уже расправились со всеми.

— Тогда они должны знать, что поразили самих Тайных. Амогут ли они знать такое?

Младший развел руками.

— Слишком многое мы не знаем. Похоже, им простоповезло.

— Я бы на это не ставил. Я бы вел себя так, будтопередо мною самые серьезные противники.

Полянка приблизилась. Рыцарь снял зайца, разломил. Облачкодушистого пара на миг затуманило изображение, трое словно ощутили ароматдушистого мяса. А у костра уже ели быстро и весело, как едят здоровые людипосле целого дня трудной работы. Донесся удивленный голос рыцаря:

— Вроде у нас соли не было... Как ты сделал, сэркалика?

— Золой посыпал.

— Гм... запомню.

— В следующем походе против сарацин применишь.

Было видно, как на чистое лицо рыцаря набежала тень. Онзадумался, в зубах застыл крупный кусок мяса. Проглотил, наконец сказал:

— Я бы пошел... Святое дело! Но и брак освящаетсяцерковью. А меня он как раз и ждет.