Стоунхендж - Юрий Никитин

Дракон поднялся в воздух выше, кинулся на замок, какпадающая лавина. Томас зажмурился и сжался в комок, когда дракон ударилсягрудью о замок. Земля затряслась, позже донесся густой гул, будто ударили вгигантский колокол. Томас видел, как дракон, будучи почти вровень с замком,перегнулся через стену, хватал страшной пастью башню.

Вдруг замок озарился светом, будто там лишь сейчаспроснулись. Дракон яростно взревел, сшиб вторую башню, но свет слепил и жег,дракон ревел от боли и ярости.

Земля тряслась, воздух стал сухим и горячим. Томас смотрелна битву исполинов остановившимися глазами. Костер угасал, женщина бросила набагровые угли ветку. Томас опомнился, калика велел огонь поддерживать, швырнулостаток хвороста. Не занялось, женщина поспешно встала на четвереньки, дула наугли, смешно раздувая щеки. Багровый свет освещал ее лицо снизу, оно показалосьТомасу чужим и страшноватым.

Костер наконец разгорелся, но рассвет явственно теснил тьму.Томас начал поглядывать на калику: будить, не будить? Заодно можно расспроситьо странных противниках. Томас начал догадываться, почему калика спит. Дракон иволшебство могут драться всю ночь и весь день. Не лишать же себя сна или обеда.

Женщина решила за него: калика открыл от толчка один глаз,другой, сел, сладко потягиваясь.

— Черт-те что снится ночью.

— Да уж, — сказал рыцарь ядовито. Тяжелый ударпотряс землю, подернутые серым пеплом угли подпрыгнули, запылали коротким яркимогнем. — Взгляни-ка туда.

Волхв почесался, зевнул, глаза были еще сонными.

— А, вот почему мерещилось всякое... Ты бы испекзайчика или хотя бы пару рябчиков. Дорога длинная!

Томас сказал обидчиво:

— Испечешь! Все зверье от страха попряталось подлистья, дрожмя дрожит.

— Вот и бери голыми руками. А-а, ты ж умеешь толькопо-рыцарски, когда сотня загонщиков прямо на тебя выгонят оленя. Да еще ипривяжут!

— Сэр калика, — сказал Томас дрожащим отнегодования голосом, — я понимаю, что ты спал плохо, снилось что-тогадкое, но нехорошо все вымещать на мне!

— Нехорошо, — признал Олег сокрушенно. —Винюсь, сэр Томас. Как ты думаешь, если снится коза на веревке — к добру ли?

Томас указал пальцем через плечо, где противники метали другв друга целые реки молний.

— Если такая коза, то явно к добру. К добру и радости.Подойди поближе, от радости запоешь и даже затанцуешь.

Калика достал из мешка краюху хлеба, разломил. На дракона исверкающий замок даже не повел бровью. Глаза у него были грустные и усталые.

Из замка били непрерывные струи света. Дракон корчился,отступал, бросался сбоку, бил лапами, Его черные крылья полностью накрывализамок, но струи света прожигали рваные дыры, наконец крылья вовсе превратилисьв лохмотья. С отступлением ночи замок и дракон бледнели, а молнии становилисьвсе слабее. Гром уже не сотрясал землю, ревел измученно, как старый больнойзверь.

Калика отряхнул крошки, сунул остатки хлеба в мешок иподнялся. Из-за виднокрая полыхнул яркий луч, поджег первое облачко. Онозаполыхало оранжевым огнем, озарило и землю. Замок стал вовсе призрачным,заколыхался, как утренний туман. Дракон рос, гигантские крылья отделились отгрузного тела, поднялись выше и рассеялись в небе. Туловище драконапревратилось в клочья тумана, те унесло свежим ветерком.

— Ну вот, — сказал Томас с облегчением, —пошел черт по тучу, а из нее и стрельнуло. Не зная броду, поперек батьки впекло не лезь!

— Пошли, — сказал калика. — Я от твоихпоговорок скоро на дерево полезу.

Томас дивился, как умело прятались росские поля в лесу.Степь грозила набегами, от нее отгораживались диким непроходимым лесом.Деревья-великаны, корявые ветви опускаются до земли, не пройти, не проехать.Мало того, деревья валили умело, вершинами крест-накрест, человеку непробраться, а вся сила степняка во внезапном налете, в скорости.

Не будь калики, Томасу не выбраться бы, сгинуть среди лесныхзавалов. Тот как-то помнил, а скорее понимал, где свернуть, где сдвинутьповаленное дерево, чтобы сразу открыть дорогу. Извилистые засеки то уводили вколючие заросли малинника, калины, орешника, то хитро заманивали в топкиеручьи.

И уж когда рыцарь совсем отчаивался, мог же и каликазаблудиться, неожиданно деревья расступались, впереди открывались зеленыетучные поля. По лугам паслись огромные стада туров. Калика убеждал, что этодомашний скот, только в нем много дурьей крови.

Пастухи большей частью были пешие, но плащи растопыривалисекиры на длинных рукоятях. Почти у всех за плечами торчали луки и колчаны, арогатинами загоняли обратно отбившихся от стада животных.

Однажды шли через странный лес, в котором не было ни оленей,ни лосей, ни кабаньих стад, даже птицы не стрекотали. Земля была голая, мох былтолько на деревьях, а те возносили к небу такие же голые ветви. За деньистратили остатки еды, а к вечеру калика лишь убил палкой большую толстую змею.Когда он взялся сдирать с нее шкуру, Томас спросил неверяще:

— Ты что... собираешься ее съесть?

— Боже упаси, — отшатнулся Олег. — Как мог наменя такое подумать? Смотри, какая здоровенная! Здесь хватит на троих.

Он развел огонь, ибо круто изогнутый свод неба изсверкающе-голубого стал синим, потемнел, на нем зажглись звезды. А разгорелисьони во всем блеске на черном, как бархат, небосводе. Луны не было, но Олегвидел по звездам, что ночь течет к началу второй четверти. Мог бы сказать иточнее, мог даже очень точно, но в той жизни, которую вел, почти все точныезнания были не к чему. Чаще просто вредили, либо ярили душу.

Когда он аккуратно нарезал змею ломтиками и насадил их напрутики, Томас отстранился.

— Не понимаю, как ты ее будешь есть!

Калика подумал, согласился сокрушенно:

— Ты прав. Ее бы с лучком да чесночком.

Яра сказала с отвращением:

— У моего бати как-то свиньи затоптали гадюку, чтоползла через скотный двор... Так сами и съели. А люди змей не едят.

— Человек не свинья, — возразил калика, — онест все. Это верующие

налагают для себя запреты, чтобы отличаться от других. Иудеине едят свинину, до которой падки англы, англы не едят кузнечиков, которыхобожают сарацины, сарацины в пост не едят днем, а до отвала наедаются ночами...

— Все равно, — сказала Яра решительно, — ягадюку есть не буду! Боги наложили запреты на гадов.

— Так на гадов, не на людей же.

— Запрет есть гадов!

— Не знаю... — сказал калика раздумчиво, —Запреты бывают разные. Вот, помню, как-то двое голодных после битвы ходилисреди трупов, карманы выворачивали, в сумках шарили... Смотрят, один трупецлежит рылом вверх, живот распорот, а желудок полон... Видать, поел плотно передбитвой, еда не успела перевариться, ну, разве что самую малость. Один говоритдругому, давай, мол, съедим. Другой подумал-подумал, поколебался и отказался.Холодное все, говорит. Застыло! Труп-то вовсе окоченел. Если бы чуть раньше...А первый взял и выел у того из распоротого желудка остатки полуперевареннойеды. Да только в самом конце попался ему волосок. Ну, понятно, стошнило. Любогоиз нас бы... Тут второй и говорит довольно: ура, в твоем пузе нагрелось! Иподобрал с земли, поел...