Стоунхендж - Юрий Никитин

— Чистая дева на балконе?

— Сэр калика, если я донесу чашу, а я ее все-такидонесу, то я могу сказать с чистой совестью: Господи, я сделал все, что в моихсилах! Кто может, пусть сделает больше, а мне предстоит трудный путь в семью.

Старший сказал вполголоса, глаза не отрывались от чистоголица рыцаря:

— О какой чаше он говорит?.. Почему так важно еедонести?

— Мастер, он несет эту чашу из Иерусалима.

— Тихо!

На поляне у костра видно было, как женщина метнула острый,как нож, взгляд в спину рыцаря. Калика снял языком капли жира с ладони.

— Ладно, утро вечера мудренее. Завтра выйдем к реке, акак на ту сторону, еще не знаю. Переправа далеко справа, а слева — вовсе засотню верст...

Свет постепенно темнел, видно было только яркое пятнокостра. Старший кивнул с мрачным удовлетворением.

— Переправа? Хорошо, поможем.

Младший снял яблоко, сунул блюдо в мешок. Они сели за стол,когда второй сказал задумчиво:

— Что-то странное с этим каликой... Я наблюдаю за этимиместами давно. Переправа была уничтожена лет сто тому. Еще печенегами... С техпор никто о ней не слыхивал.

— Давно он в этих краях не бывал... — сказалмладший безучастно.

Затем умолк на полуслове. Глаза его полезли на лоб.

В полночь калика толкнул рыцаря, тот вскочил —настороженный, ладонь на рукояти меча, сразу вперил взгляд во тьму, будто и неспал.

— Все тихо, — успокоил Олег. — Не забывайподбрасывать хворост. Мелкий, прогорает быстро.

Он улегся, накрыл голову волчьей шкурой. Женщина мирно спалапо ту сторону костра. Ее пухлые губы чуть приоткрылись, на лице былоудивленно-обиженное выражение. Томас отвернулся поспешно, показалось, чтоподглядывает, а это недостойно добродетельным воинам Христовым.

Томас сел спиной к огню — только безумец садится на страже когню лицом, — всматривался и вслушивался. Ночь на редкость тихая, звездыпо-северному мелкие, но острые, как осколки стекла, а на востоке уже светлеетполоска. Нелегкий крест возложила на него судьба.

Волосы на затылке шевельнулись. В теплой и тихой ночи словноневидимое крыло холода коснулось его с головы до ног. Коснулось и пропало, ноощущение тревоги осталось. А он привык доверять своим ощущениям. Кто недоверял, уже не вернутся из великого похода за освобождение Гроба Господня...

В небе пронеслась хвостатая искорка. Томас перекрестился,проводил настороженным взглядом. Когда звездочка падает, кто-то умер, какговорят, но сейчас отдал богу душу не меньше чем король. А то даже император.

Хвостатая звезда пронеслась через полнеба, разрослась, заней потянулся сноп искр. Томас углядел даже черное тело с растопыреннымикрыльями.

Земля дрогнула от тяжкого удара. В сотне шагов взметнулсясноп пламени, прогремел натужный рев. Ревел могучий зверь, немолодой,раздраженный. В реве слышалась угрюмая мощь и беспощадность.

Томас положил обнаженный меч на колени. Калика перевернулсяна спину, сказал сонно:

— Не спишь?

— Заснешь тут...

— Добро...

Он засопел, повернулся на бок и попытался натянутьнесуществующее одеяло. Женщина спала беспробудно, лицо выглядело очень юным ибеззащитным. За лесом снова полыхнуло огнем, багровые отблески упали на еелицо. Томас осторожно накрыл ее своим плащом.

Дракон взлетел, видно было, как распростер крылья над лесом.Сноп огня вырвался из пасти. Томас наконец рассмотрел, что навстречу драконустремительно двигается розовое пятно. Дракон был на половине пути к нему, когдаоно превратилось в блистающее облако.

— Пресвятая Дева! — взмолился Томас. — Кто скем дерется?

Облако приняло форму гигантского раскаленного копья. Драконв последний миг метнулся в сторону, но дохнул жаром, вывернув шею. Хвост копьязаискрился и рассыпался. Тут же копье обратилось в огромного зверя из огня имолний, метнулись один к другому навстречу, сшиблись в треске молний и грохоте,от которого задрожала земля.

— Сэр калика, сэр калика!

Волхв с неудовольствием приоткрыл один глаз:

— Опять не спится?

— Сэр калика, посмотри, как дерутся!

— Эка невидаль... Все время кто-то с кем-то бьется.Радуйся, что бьют не тебя.

— То-то и странно. Мы рядом, а кидаются друг на друга.

— Вот и смотри, зато не заснешь.

Дракон ревел и рвал когтями волшебного зверя, тот неустанноменял форму, однако дракон как-то удерживал, хватал пастью. Молнии полыхали такчасто, что видно было только непрерывный трепещущий, как крылья бабочки, свет.

Женщина наконец проснулась, глаза были как два блюдца.

— Что это?

— Морды друг другу бьют.

— За что?

— Сэр калика считает, наши мешки делят.

Она смотрела непонимающе. Одна огненная стрела вонзилась вземлю уже в десятке шагов. Противники взмыли выше, на миг исчезли за невидимымив ночи тучами. Грохот стал глуше, молнии блистали темно-багровые, раскаляя иподжигая облака. Сверху накатила теплая волна, их обдало запахом паленойшерсти.

Томас с завистью покосился на калику.

— Никогда не понять мне отшельников... Страшатсянарушить какой-либо ритуал, а на такую драку даже не повел глазом!

— Может быть, ему грешно?

— Смотреть?

— Смотреть и не вмешаться — это нехорошо. Так нас училив детстве.

Томас с удивлением покосился на девушку.

— Вас что, тоже в пещерах учили? У нас в просвещеннойЕвропе даже короли не умеют читать и писать.

— Просвещенной?

— Ну, верой просвещенной. Это важнее, чем уметьскладывать закорючки в слова. А сэр калика... Я думаю, не просыпается нарочно.По твоим словам, ему надо быть на чьей-то стороне... А он, судя по всему, и самне знает, кто и за что дерется.

Лунный свет падал на ее лицо. Глаза казались темнымивпадинами, кожа неестественно бледной. Вся она показалась рыцарю непривычнотонкой, совсем не той сильной и уверенной поляницей, какой видел ее всегда.

— Я вообще боюсь темноты, — призналась онавздрогнув.

— Такой, — ответил он искренно, — я тоже.

Из туч падали с ревом, скрежетом и в сполохах молний дракони его противник, что начал расплываться туманом, исчезать... Уже едва заметнойсветящейся дымкой опустился за лесом, и вдруг там возникла темная мрачная гора,а на горе вырисовывался на все более светлеющем небе замок — с зубчатымибашнями, перекидными мостами, окруженный высокой стеной.