Дебри - Владимир Иванович Клипель

росы больше, чем обыкновенно. С каждого куста окатывает, словно дождем. Одежонка промокла до нитки с первых же шагов, репудин тут же смыло с рук, с лица, едкая жидкость поползла в глаза, на губы. Не рады, что и намазались.

Шмаков держал путь на вторую сопочку, которая была в одной цепи с первой через небольшую седловинку.

Лес сегодня казался неприветливым, хотя небо было яркое, солнечное. Не снуют по веткам синицы, не «работают» дятлы, не слышно картавого голоса соек. На валежину выскочил бурундук — полосатый зверушка с длинным пушистым хвостиком. Выгнув спинку с пятью черными продольными полосками, тревожно свистнул. Гортанно, резко откликнулась где-то жаба. А день еще ясный, это хорошо видно, когда посмотришь вверх, в прогалки между древесными кронами. Но часу не прошло, как поплыли над сопками облака, хоть и кучевые, а какие-то ленивые, замутненные. По всему заметно, побаловала корневщиков хорошая погодка несколько дней — и довольно.

Идя цепью, корневщики прочесывали «ходом» пройденные уже не однажды места. И не напрасно: под защитой осины, у самого комля, среди замшелых камней Шмаков нашел маленький корешок. Женьшень был настолько слаб, что на нем и ягоды не созрели: среди зеленых — одна красненькая, как искорка.

Подивившись такому незавидному соседству различных по характеру растений, Шмаков стал выкапывать корень, а Иван и Миша решили тем временем обежать вокруг.

Они удалились дальше, чем рассчитывали, потому что очутились на седловине, где сопки стыковались одна с другой. Все кусты были беспорядочно обломаны, обкусаны. Шагов через тридцать корневщики увидели у подножия большого кедра копну травы, кустарника, веток — еще зеленых и уже порыжелых от времени. Миша схватил Ивана за руку и придержал. В тот же миг копна резко колыхнулась, и что-то с шумом ринулось наутек.

— Свинья с поросятами, — сказал Миша.

Иван уже и сам догадался, что они набрели на свежую берлогу — гайно диких кабанов. Свинья неделю две назад облюбовала это место и устроила здесь лежку для себя и поросят.

— Пойдем дальше или вернемся назад? — спросил Иван.

Миша махнул рукой: «назад!», и они подались к. Шмакову, придерживаясь гребня сопки, где едва намечалась какая-то тропка. Впереди послышались чьи-то голоса, перед корневщиками показались два парня, оба в лыжных костюмах, с одним ружьем на двоих и небольшой поклажей в вещевых мешках.

— Что, тоже корнюете? — поинтересовался Миша, когда те, немного растерявшись от неожиданной встречи, сдержанно ответили на приветствие.

— Нет, мы геологи, — ответил тот, что выглядел постарше и был покрупнее. — По маршруту идем.

Ивану показалось, что он уже где-то встречал их, но где?

И почему они так неохотно разговаривали? Ведь те, кто подолгу находятся в тайге, обычно рады встречам с людьми.

Ссутулившись, парни торопливо уходили дальше. Когда они скрылись, Миша кивнул:

— Видал? «Геологи»!

— А ты сомневаешься?

— Ты что? — Миша удивленно глянул на Ивана. — Забыл? Или не узнал? Мы же их встречали перед поселком Канихезой.

— То-то мне показалось, что я их где-то видел.

— А я этого толстомордого сразу узнал. Значит, подались по нашим следам. Как бы на таборе чего не слямзили…

Шмаков только услышал о встрече с парнями, сразу забеспокоился:

— Бегаете, орете! Разве так делают? Любой за три версты узнает, что ходим здесь, ищем…

— Ищем — не воруем, — резонно заметил Миша. — Что нам до других. Пусть знают на здоровье.

— На каких нарвешься. А то придут ночью, перестреляют, и концы в воду.

— Ну уж, не те времена!

— Много ты понимаешь! — сердился Шмаков. — Лес это тебе не город. Пропали, и с концом. Не люди, так зверь набежать может, покалечит.

— Наоборот, услышит, убежит! — дух противоречия обуял Мишу. — Зверь человека всегда боится.

— Какой боится, а какой сам его ищет. Бродит, вынюхивает, на кого бы напасть… Сколько хожу, никогда с такой безалаберной компанией не сталкивался.

Офицер запаса, он превыше всего ценил в любом деле порядок и тишину, а тут доходит до прямого неповиновения.

Чем выше поднималось солнце, тем большая духота обволакивала лес и без того влажный. Может, это духота делает людей такими раздражительными? Тяжело. Мешок даже с незначительной поклажей горячим утюгом давит спину. Это еще хорошо, что маленькая находка и встреча взбодрили корневщиков, развеяли их плохое настроение. Странное дело, лес будто повеселел. Иван знал, что это обман. Лес тот же, ведь не могли же за час-полтора расцвести аралии, это глаз стал немного любопытней.

Иван задержался у тиса — могучего реликтового дерева с прореженной, как у пихты, хвоей, не образующей густой тени. Хвоинки у тиса чуть пошире пихтовых и разобраны на две стороны, как пробор человека на голове. Ветви устремлены вверх, но не все, нижние клонятся до земли. Ствол, как колонна, с продольными вмятинами, кора коричневая, словно дерево подсушено, и на нем сохранился только луб. Иван долго рассматривал это редкое дерево, гадая, сколько может быть лет такому гиганту — восемьсот, тысяча? Ведь тис в десятилетнем возрасте по величине уступает годичному ростку пихты.

Неподалеку от тиса другой реликт — амурский бархат с толстой рубчатой мягкой пробковой корой. Кто-то подрезал кору у комля, и дерево неминуемо засохнет. Бархат — полезное дерево, к зиме он покрывается гроздьями черных, как агат, ягод, которые держатся чуть ли не до весны, если птицы не склюют. В августе ягоды только буреют. Мебельщики ценят бархат за текстуру — красивый рисунок и тон древесины, пчеловоды — за нектар с целебными свойствами; ко всему этому бархат — пробконос и очень привлекателен. Как много в лесу диковинок!

Миша подошел, похлопал дерево, сказал:

— Кородер подрезал!

— Едва ли, — качнул головой Шмаков. — Кто ему мешал снять кору по правилам, чтобы не загубить дерево? Просто у кого-то чесались руки, вот и окольцевал…

— Лесное хулиганство, — сказал Иван. — Шел подлый человек лесом и напакостил.

Миша — старший егерь заказника, ему тоже знакомо лицо подлого человека, подлого по отношению к зверю, птице, природе заказника.

— Морду бить надо за такие дела! — говорит он.

Здесь кончались владения «старшинок», можно было идти, не опасаясь, что окажутся на их следу, и корневщики стали огибать сопку с южной стороны. Наверху — скалистые останцы. Вокруг них, по каменистым россыпям — заросли малины, бузины, аралии, непроходимые сплетения лиан актинидии, виноградника, шатром накрывшие свою опору — кустарники.

Чтобы немного отдохнуть, подышать прохладным воздухом, Миша полез на останец, за ним остальные. На высоте приятно посидеть, нет-нет да потянет ветерком, будто поглядит прохладной ладошкой и отгонит надоедливую мошкару. Внизу этого не чувствуешь.

Со скалы открывался вид на окрестные сопки. Одна цепь за другой, как синие морские волны, поднимались они вдали. Когда смотришь сверху — все понятно: там сопка, там — другая, между