Лёлишна из третьего подъезда - Лев Давыдычев

И Петька спросил:

– Съем?

– Ешь, – лениво ответил невероятно толстый мальчик, брезгливо пододвигая невероятно огромную миску.

Ложка в Петькиных руках превратилась в супомёт системы «ТНП» («Только не подавись»).

Проглотив суп, Петька спрятался в кусты.

Из дома вышла невероятно толстая тётя и воскликнула:

– Ты съел всё? О радость! Больше ты не будешь худеть и сохнуть на моих глазах! Ешь котлетки, я побежала за компотиком!

Невероятно толстая тётя скрылась в доме.

Петька выскочил из кустов и уставился на четыре невероятно большие котлеты и невероятно длинные макароны.

Невероятно толстый мальчик сказал:

– Ешь. Я и так закормленный.

Петька быстро всё сглотал. А мальчик сказал:

– Спасибо. Компотик я буду сам.

Петька с трудом перешагнул через заборчик. Им овладела сытая истома. Он еле передвигал ноги. И искал местечка, где бы прилечь. И спокойно переварить пищу. Глаза закрывались сами собой. Петька начал спот… ык…атьс…я…

Спать… спать… спа-а-а…

Несколько шагов он спал стоя.

Потом растянулся прямо у забора на травке.

В милиции Горшков сказал ребятам:

– Найдём вашего Пару. Не таких ловили. Вот недавно, помните, тигрёнок терялся, это было трудновато. А этот никуда не денется.

Далеко не убежит. С любого поезда снимут и обратно отправят. В цирк вечером идёте?

– Конечно, – ответил Головешка.

– В таком-то виде? – спросила Лёлишна. – Вы посмотрите на него.

– Ну и что? – недоумённо спросил Головешка. – Я вам не стиляга какая-нибудь.

– Нет у него другого вида, – сумрачно проговорил Горшков, – условия жизни у него тяжёлые.

– Надо ему помочь, – всё так же спокойно сказала Лёлишна, – надо его вымыть, заштопать и перешить.

– Не смешите вы меня, – испуганно попросил Головешка. – Ни разу в жизни со мной такого не было. Разыгрываете меня, да? К штанам придрались, да?

– Идём, Владик, – позвал Виктор, – нечего время зря терять.

– Не Владик я! Понятно? Головешка я! Понятно? Неподдающий! Понятно? Колония по мне плачет! Понятно?

– У тебя нервы больные, – сказала Лёлишна, а Горшков сказал:

– Не шуми, Голо… Владик. Слушайся.

– Надоело мне всех слушаться, – огрызнулся Головешка, но пошёл следом за ребятами.

Всю дорогу молчали. Только Лёлишна тихонько напевала:

У самого дома Головешка сказал:

– Никогда в жизни со мной такого не было.

Тут Лёлишна всплеснула руками, ойкнула!

Из подъезда выходил дедушка.

– Кто тебе разрешил? – жалобно спросила она. – Ведь вечером идти в цирк. А если ты поднимешься на пятый этаж, тебе ведь опять будет плохо. И никакого цирка мы не увидим!

– Не беспокойся, – гордо отозвался дедушка. – Я совершенно здоров. Могу даже в футбол играть. Все лекарства можешь вылить в раковину. Они мне больше не понадобятся. И не могу же я целыми днями сидеть в помещении? Мне нужно гулять, дышать свежим воздухом, общаться с людьми.

– Всё это так, – грустно произнесла Лёлишна, – но в цирке нам сегодня не бывать.

– Повторяю, – сказал дедушка, – я феноменально здоров.

– А Пара пропал! – из окна крикнула Сусанна. – И найти не могут! А найдут, пороть будут! Ой, посмотреть бы!

Никто ей ничего не ответил, и она закричала ещё громче:

– Всем попадёт! Всех пороть будут!

Ребята скрылись в подъезде.

Сусанна от злости покрылась разноцветными пятнами и крикнула:

– И тебе, дед, попадёт!

Дедушка счёл за лучшее быстренько уйти.

А вслед ему раздалось:

– И тебя пороть будут!

Ребята поднялись на пятый этаж, вошли в квартиру.

– Сразу за дело, – скомандовала Лёлишна, – я сейчас найду выкройку, а ты, Владик, снимай одежду,

Сняв ковбойку и брюки, Головешка сел в угол на табурет и проговорил:

– Чудеса какие-то. Средь бела дня раздели.

А когда Лёлишна бритвой стала распарывать брюки, он выхватил их и закричал:

– С ума спятила?!

Виктор сказал:

– Сиди ты и не чирикай!

А Головешка чуть не плакал: на его глазах его брюки превращались в куски материи.

А Лёлишна с Виктором смеялись. Из старых газет они сделали выкройки, мелком перенесли контуры на материю и давай её резать.

– Такие хорошие штаны были! – жалобно воскликнул Головешка. – Чего они вам не понравились?

– Молчи, – весело отозвалась Лёлишна, – ещё спасибо скажешь. И брюки у тебя будут, и берет из остатков получится.

Короче говоря, скоро началась примерка.

Головешка подошёл к зеркалу, взглянул на себя…

И обнял Лёлишну.

И смутился.

И она смутилась.

И даже Виктор смутился.

– Ну что ты… – пробормотала Лёлишна, – ещё рано благодарить, ещё сшить надо.

Она открыла швейную машину.

Головешка крутил ручку, а Виктор поддерживал материю.

Если бы вы видели, что творилось с Головешкой! Он крутил ручку, приплясывал и кричал петухом.

До того докукарекался, что охрип.

А когда он облачился в новые брюки, закричали все трое.

Лёлишна стала шить берет.

Виктор повёл своего нового знакомого в ванную.

Отмываться.

Вернее, отмывать.

И вот, чистый, причёсанный, заштопанный и перешитый, в берете, стоял Головешка перед зеркалом и шептал удивлённо:

– Какой я, оказывается, красивый… Вот ещё бы ботинки подрезать… перешить бы их как-нибудь… Тогда бы все сказали: «Вот вам и Головешка!»

– Забудь ты про своё прозвище, – сказала Лёлишна, – забудь. Будто его и не было.