Там, где хочешь - Ирина Кудесова

— Одному авиатору из Жиронды тоже показалось забавным. У него тут вилла была, с парком и прудом. И он привез десять тварей из Америки. За тридцать с лишним лет народились тысячи лупоглазых и распрыгались по двум департаментам. Настоящая катастрофа.

Денис подумал: это могло бы быть его бытием — когда злобных квакш воспринимаешь как персональных врагов. И воюешь с ними — «ради жизни на земле». Есть в этом что-то подлинное.

Ушел по глупости. Повздорили с шефом из-за результатов опытов, разговор выкатился на зарплату, и как-то само получилось брякнуть на стол заявление об уходе. Радостно было — говорил себе: «Уеду в столицу, там полно всего». А чего — всего? Да просто хотелось перемен, надоело в глуши сидеть, с Марго как раз завяло. Наверно, не стоило рушить все в одночасье. Мать как узнала, разохалась: «Весь в отца». Да ему до отца как до неба. Тот, когда в министерстве работал, не сошелся во взглядах на жизнь с министром-казахом, крепко не сошелся — и что? — выпил для храбрости, заявился к нему в кабинет и отлил на стол, на бумаги. Был уволен.

Отец не оглядывался ни на кого, ни о чем не сожалел. Он не сидел бы, глядючи на Матьё и ностальгируя. Когда лишился министерской зарплаты — ухом не повел. Рассказывал: «У меня справа был кабинет Баранбаева, а слева — Насралбекова. Баранбаев звался Бактыкожа Мынайдарулы, а Насралбеков — дай бог памяти — Ермухамет Салахатдинович. А между ними я, как дурак, — Сельянов Борис Иванович. Белая ворона, которой попытались клюв заткнуть. Не вышло!»

Перья они распушили, когда Назарбаев к власти пришел. В правительстве одни урюки образовались, в банках — тоже: директор урюк, а заместитель — русский. Зам на себе все и тянет. Удивительное дело, какие в Москве все благодушные. Кому ни заикнись про Казахстан, кудахчут: «Национальное самосознание! Пусть живут как хотят! Они жертвы колонизации! И что за слово такое — “урюк”!» Кто не знает, урюк — это сушеные абрикосы. Ничего личного: просто слово смешное. На самом деле, всё дело в генетике. Нелюбовь к узкоглазым у русских со времен Мамая идет. А так, лучший приятель в школе был — Алибек, голова варила быстрее, чем у полкласса, вместе взятого, физику хотел двигать. Наверняка уже местным светилом стал. Его отец сказал как-то: «Русские вообразили, что одна шестая суши — их дом родной. И много где в гостях оказались». Да, повезло же родиться в гостях…

Вспомнилось: дорога в школу — две троллейбусные остановки. Народ, давка, а ты поднырнешь под перекладину у заднего стекла и как кум королю там на пятачке едешь. У двери кусок обшивки отходит и мелко дрожит, позвякивает, хочется его оторвать. За окном — аршинные буквы: «Халык пен партия биртутас». Склероз настигнет — не забудешь, как по-казахски «народ» и «едины»: намертво впечаталось. Остальное выветрилось, несмотря на уроки урюкского во втором классе (ха, казахи-одноклассники и те по-русски говорили). Учеба и так восьмилетнему пацану как кость в горле, а бессмысленная учеба — как две кости.

— Денис! Дени-ис!

А? Все трое стоят и смотрят. Матьё хлопает по плечу:

— О чем задумался? Черепахе чуть голову не открутил! Она под охраной!

Денис разжал пальцы, и черепаха втянула шею. Сердцебиение у нее, наверно, зашкалило. «Надо матери позвонить», — подумал.

— Дай поговорю! — Маринка тянется к телефонной трубке. У них все пересуды — о «сынуле».

Страшное дело — материнский инстинкт. Вывез как-то мать в Бордо на месяц — все, жизнь кончилась. Из дома она не выходит, боится. Готовит «вкусненькое». Прирулишь из лаборатории, поешь и — никуда не дернешься, сиди разговоры води. Не дай бог задержаться, с Матьё по пивку хряпнуть — драма. До восемнадцати лет это длилось: вернешься в девять вечера — у матери глаза полные слез, греческая трагедия. Мобильных не было, ничто не мешало воображать маньяка с ножом, выскакивающего из переулка в черном плаще. В этой избыточной любви захлебнуться весьма реально. Оказавшись в московской общаге, все не мог поверить, что — кончено, вышел из-под контроля. Свобода. Ведь дома еще и бабка-командирша — как жить всем указывает без исключения, мать заела, а с ним, Денисом, у них военные действия разворачивались то и дело. Алкаш-экскаваторщик в те времена и на горизонте не маячил, но теперь-то он плотно вписался в обстановочку. Мать который год крутит шарманку — возвращайся, тут биологи нужны, возле дома бассейн открыли, абонемент возьмешь, ты же любишь плавать. Проездной до сумасшедшего дома возьму, а не абонемент в бассейн.

Сейчас новая песня: приезжай погостить. Да матери от такой инъекции счастья только тошнее будет. Жизни у нее нет, но что тут сделаешь? Как ее шкуру спасать — жертвуя своей? Спасешь ли… Да и своя, чай, не казенная. Нет, неохота туда ехать.

Маринка зависла на телефоне. Матьё кивнул на нее:

— Твоя подружка? Посимпатичней Марго.

Не удержался, укусил Марго. Познакомились с ней в ночном клубе, оба хвост пушили. Она выбрала не Матьё.

— Слушай, три года назад Марго из Бостона в Нью-Йорк прискакала — смотреть, на что я стал похож.

— А… А она?

— Разнесло-о-о…

Марина положила трубку:

— Вы про Марго? Нам этой свиньи будет не хватать.

Матьё поперхнулся минералкой.

— «Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки — сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных». Черчилль сказал.

Денис улыбается. Матьё любит цитатами сыпать.

— Я вам ее покажу, — Марина хватается за куртку. — Альберто, дай ключи от машины.

* * *

Матьё листает альбом, смеется. Рисунки: свинья стоит под дубом, открыв рот, туда летит желудь. Свинья в костюме с бабочкой сидит за столом, ноги на скатерти. Свинья, как собака, метит дуб. Свинья в ужасе смотрит на розетку. Зарисовки: свинья лежит, подставив брюхо для чесания; большой бумажный мешок — из него пятак торчит; свинья зажмурилась, а по ней возят пыле… бедное животное!

— Вы пылесосили свинью?

— Она это обожает, — Альберто машет рукой. — И мыть не надо.

— А что она делает в мешке?

— Корм ест. — Альберто фыркнул. — Она однажды пятнадцать кило слопала! Причем собачьего корма. Пес ее сдал — лаял в отчаянии на заднем дворе…

Матьё хмыкнул и снова стал листать альбом.

— Ух ты. Манга. «Похождения Свиньи Марго».

Марина оживилась:

— Это начало…

— Хм, глаза на пол… хотел сказать «лица». То ли свинья, то ли девица.

— Так и задумано… Манга же.

Денис пошел посмотреть, что на дворе делается.

— Неинтересно ему, — бросила Марина громко.

Ни разу в руки этот альбом не взял! Матьё перехватил ее взгляд.

— Пришлешь, когда дорисуешь?

Денис обернулся. После появления Марго их отношения с Матьё сильно градусы сбросили. Что за манера — клеиться к чужим бабам?