Рассвет - Генри Райдер Хаггард

Документ начинался с заявления сквайра о том, что прежнее завещание признается недействительным из-за «предательского и бесчестного поведения его сына Филипа». Затем, в кратких, но емких терминах был определен круг наследников и попечителей имущества — Филипа среди них не было — которые принимали наследство в управление и на хранение. Во-первых, действовать они должны были в интересах сына, который может родиться у упомянутого Филипа, лишенного наследства, и его законной супруги Хильды — вероятность появления на свет дочери не рассматривалась — а если ребенок не родится, тогда все завещанное переходит племяннику завещателя, Джорджу Каресфуту, однако при непременном соблюдении следующего, весьма любопытного условия: если означенный Джордж Каресфут попытается передать имущество или его часть упомянутому Филипу — в качестве дара либо посредством собственного завещания — тогда он немедленно лишается прав на наследство, и все переходит к неким дальним родственникам завещателя, живущим в Шотландии. Затем следовало перечисление еще нескольких наследников с указанием завещанных им сумм и имущества, а также отдельное упоминание о назначении 1000 фунтов в год на содержание вышеупомянутой Хильды Каресфут, каковая сумма должна была выплачиваться ей пожизненно, а в случае ее смерти возвращалась владельцу имущества.

Говоря без затей — Филип, согласно новому завещанию, полностью лишался наследства, в первую очередь — в пользу собственного ребенка мужского пола, дочери Филипа в завещании не упоминались вовсе, и в случае отсутствия у Филипа сына наследство переходило к ненавистному кузену Джорджу, которому, словно вдобавок ко всем оскорблениям в адрес Филипа, было запрещено передавать означенное имущество Филипу, либо иным его наследникам — вероятно, имелись в виду возможные дети от предполагаемого второго брака.

Филип дважды внимательно перечитал документ.

— Уф! Было и прошло! Слава Господу — у него не было времени, чтобы осуществить свои благие намерения.

Однако в следующий миг ужасная мысль буквально пронзила Филипа. Он поспешно позвонил в колокольчик. На вызов явился лакей — он был совершенно разбит после того, как час назад помог перенести тело его бедного хозяина наверх. Филипу пришлось изрядно потрудиться, чтобы добиться от бедняги ответа на вопрос: приезжал ли кто-нибудь к его отцу, пока Филипа не было в доме? Наконец, лакей смог промямлить, что не было никого, кроме молодой леди, «то есть, просим прощенья, миссис Каресфут, как она назвалась».

— Не имеет значения! — отмахнулся Филип, чувствуя, как с его души сваливается огромный груз. — Ты уверен, что больше здесь никого не было?

— Нет, сэр, никого, кроме только, прощенья просим, адвоката Беллами и евойного клерка — адвокат со своим черным портфелем был и весь день писал чего-то, а потом их светлость посылали за Симмонсом, чтобы он был свидетелем.

— Ты можешь идти… — почти прошептал Филип.

Теперь он ясно видел, что позволил старику умереть после того, как тот написал новое завещание, лишающее Филипа наследства. Он, Филип, позволил ему умереть — тем самым фактически перерезав горло самому себе! Беллами, несомненно, взял завещание с собой, и теперь у Филипа нет никаких шансов его уничтожить.

Однако постепенно его задумчивость сменилась угрюмой яростью — отчасти по отношению к его жене Хильде, но главным образом — к умершему отцу. Пьяный от переживаний, гнева, разочарованной алчности, Филип схватил свечу и кинулся наверх, шатаясь и едва не падая, готовясь обрушить новые проклятия на мертвую уже голову сквайра Каресфута. Однако оказавшись лицом к лицу с ужасающим в своем безразличии мертвецом, он разом растерял всю свою злость и страсть; леденящее чувство всемогущества Смерти охватило его и вселило в него трепет. Он каким-то внутренним чувством осознал, насколько бессильны и бессмысленны любые потуги смертных перед ликом Смерти. С какой целью он пришел сюда, к этому мертвому телу, чья неподвижная маска насмешливо взирала на все попытки оскорбить мертвеца?

Его отец был мертв, и это он, Филип, убил его. Он стал отцеубийцей. Ужас перед неминуемой расплатой за это преступление овладел им; предвидение ужасной тени, под которой отныне ему предстояло влачить свою жизнь, вползло в его разум, заледенив и душу, и тело. Он снова взглянул в мертвое лицо — и возбужденное воображение шепнуло, что на мертвых губах играет сардоническая усмешка. Проклятие Каина — вот что обрушилось на Филипа Каресфута, пригибая его к земле; волосы его поднялись дыбом и холодный пот выступил на лбу. Он больше не мог выносить этой пытки — он повернулся и выбежал из комнаты, а затем и из дома, и бродил по саду до глубокой ночи.

Измученный, истощенный психически и физически, он вернулся в дом уже после полуночи — и нашел в гостиной ожидающего его доктора Кейли. Тот только что спустился сверху, и на лице его застыло тревожное выражение.

— Ваша супруга разрешилась прелестной девочкой, — сказал он Филипу, — но я должен вам сказать, что дела обстоят отнюдь не удовлетворительно. Роды были сложные, и сейчас ваша жена в большой опасности…

— Девочка! — простонал Филип, вспомнив о завещании. — Вы уверены, что это девочка?!

— Разумеется, я уверен! — уже раздраженно откликнулся доктор.

— А Хильда, что с ней — я не понимаю…

— Послушайте, мой дорогой, вы сейчас расстроены; выпейте стакан бренди и ложитесь спать. Ваша жена не хочет вас сейчас видеть, но если потребуется, я за вами пришлю. Делайте, как я говорю, иначе вам грозит серьезное нервное расстройство.

Филип повиновался, доктор сопроводил его до комнаты, а затем вернулся наверх.

Рано утром доктор Кейли послал за двумя своими коллегами, и они провели консилиум, на котором пришли к неутешительному выводу, что спасти жизнь Хильды может только чудо — сама же она знала об этом еще несколько часов назад.

— Доктор! — сказала она. — Я надеюсь, вы скажете мне, когда конец будет близок. Я хочу, чтобы мой муж был со мной в последнюю минуту — но не раньше.

— Тише, дитя мое, не нужно думать о смерти. Господи Боже, да у вас впереди еще много лет!

Хильда грустно покачала золотистой головкой.

— Нет, доктор, песок в моих часах почти закончился… Дайте мне ребенка — почему вы держите его так далеко от меня? Это посланник, призывающий меня в более счастливый мир… Да, это ангел-посланник… Когда я умру, убедитесь, что ее назвали Анжелой — чтобы я знала, каким именем приветствовать ее, когда придет срок…

Утром Хильда выразила сильнейшее желание повидаться с Марией Ли, и к той немедленно послали слугу.

Тут следует напомнить, что накануне старый мистер Каресфут написал Марии Ли письмо — сразу после того, как Хильда вышла из его кабинета. В этом письме он рассказал девушке всю постыдную правду, закончив словами, исполненными горького самоуничижения и обвинением самого себя в том, что весь этот позор пал на ее голову из-за того, кто носит его имя. Мы опустим завесу и не станем описывать агонию стыда и горя, охватившую несчастную девушку. К счастью для человеческого разума, жизнь всегда берет свое, и потому Мария недолго горевала над письмом. Как и следовало ожидать, на смену отчаянию пришло негодование — и хотя мистер Каресфут кратко подтвердил законное положение Хильды, Мария Ли все равно считала произошедшее подлым предательством и обманом.