Супруги по соседству - Шери Лапенья

Она слабо улыбнулась ему в ответ.

Расбах указал на камеру под потолком.

– Допрос будет записываться.

Энн в ужасе посмотрела на камеру.

– А это обязательно? – спросила она и перевела тревожный взгляд на детективов.

– Мы всегда записываем допросы, – ответил Расбах. – Это нужно, чтобы обезопасить всех участников.

Энн нервно поправила волосы и попыталась выпрямиться на стуле. Полицейская неподвижно стояла у двери, как будто они все боялись, что Энн попытается сбежать.

– Принести вам чего-нибудь? – спросил Расбах. – Кофе? Воды?

– Нет, спасибо.

Расбах приступил к допросу:

– Хорошо, тогда давайте начнем. Пожалуйста, укажите свое имя и дату рождения.

Задавая тщательно сформулированные вопросы, детектив помогает ей заново пережить события того вечера, в который пропал их ребенок.

– Что вы сделали, когда увидели, что ее нет в кроватке? – спросил Расбах. Его голос звучал ободряюще, по-доброму.

– Я уже говорила. Кажется, я закричала. Меня вырвало. Потом я позвонила в «911».

Расбах кивнул.

– Что сделал ваш муж?

– Пока я звонила, он обыскивал второй этаж.

Расбах смотрел ей прямо в глаза, его взгляд стал пристальнее.

– Какой была его реакция?

– Он был в ужасе, в шоке, как и я.

– Вы не заметили, чтобы что-нибудь еще пропало, кроме ребенка, или было не на своем месте?

– Нет. Перед приездом полиции мы обыскали весь дом, но ничего не нашли. Единственное, что было не так – помимо исчезновения Коры и ее одеяльца, – это открытая входная дверь.

– И что вы подумали, когда увидели пустую кроватку?

– Я подумала, ее похитили, – прошептала Энн, опустив взгляд на стол.

– Вы сказали, что разбили зеркало в ванной, после того как обнаружили пропажу, до приезда полиции. Зачем вы его разбили? – спросил Расбах.

Энн сделала глубокий вдох, прежде чем ответить.

– Я разозлилась. Я разозлилась, потому что мы оставили ее дома одну. Это мы виноваты, – ее голос был лишен выражения, нижняя губа дрожала. – А вообще-то, можно мне воды? – попросила она, поднимая глаза.

– Я принесу, – вызвался Дженнингс, вышел и вскоре вернулся с бутылкой, которую поставил на стол перед Энн.

Она с благодарностью открыла ее и отпила глоток.

Расбах возобновил допрос:

– Вы говорили, что выпили вина на вечеринке. Вы принимаете антидепрессанты, а с алкоголем их эффект усиливается. Вы считаете заслуживающими доверия свои воспоминания о случившемся?

– Да, – ее голос был тверд. Казалось, что вода ее оживила.

– Вы уверены в вашей версии произошедшего? – спросил Расбах.

– Уверена, – ответила она.

– А как вы объясните, что розовое боди нашлось под подстилкой на пеленальном столике? – голос Расбаха звучал уже не так мягко.

Энн почувствовала, что самообладание ее покидает.

– Я… я думала, что бросила его в корзину, но я так устала. Наверное, оно само как-то туда запихнулось.

– Но вы не можете объяснить, как?

Энн понимала, к чему он ведет. Как он может доверять ее версии событий, если она даже не может объяснить, почему боди, которое, по ее словам, она положила в бак для белья, оказалось под подстилкой на пеленальном столике?

– Нет. Я не знаю, – она принялась выкручивать руки под столом.

– Есть ли вероятность, что вы могли уронить ребенка?

– Что? – она резко подняла глаза и встретилась глазами с детективом. Под его взглядом она чувствовала себя неуютно: ей казалось, что он видит ее насквозь.

– Есть ли вероятность, что вы могли случайно уронить ребенка и девочка пострадала?

– Нет. Ни в коем случае. Такое я бы запомнила.

Расбах был уже не так дружелюбен. Он откинулся на стуле и недоверчиво склонил голову набок.

– Возможно, вы ее уронили, и она ударилась головой, или вы стали ее трясти, а когда снова вернулись проверить, она не дышала?

– Нет! Такого не было, – в отчаянии воскликнула Энн. – С ней все было в порядке, когда я ушла от нее в полночь. И когда Марко проверял в двенадцать тридцать, тоже.

– Вы не можете знать наверняка, было ли с ней все в порядке, когда Марко проверял в двенадцать тридцать. Вас там, в детской, не было. Вы знаете это только со слов мужа, – возразил Расбах.

– Он бы не стал врать, – выкручивая себе запястья, ответила Энн.

Расбах промолчал, и в комнате воцарилась тишина. Наконец он спросил, наклоняясь вперед:

– Насколько вы доверяете мужу, миссис Конти?

– Я ему доверяю. Он бы не стал о таком врать.

– Не стал бы? Что, если он пошел проверить ребенка и обнаружил, что девочка не дышит? Что, если он решил, что это вы сделали – случайно уронили или намеренно прижали к лицу подушку? И договорился, чтобы тело увезли, потому что пытался защитить вас?

– Нет! Что вы такое говорите? Я убила ее? Вы действительно так думаете? – она переводила взгляд с Расбаха на Дженнингса, на женщину у двери и снова на Расбаха.

– Вашей соседке, Синтии, показалось, что когда вы вернулись на вечеринку, покормив ребенка в одиннадцать, вы как будто плакали и недавно умыли лицо.

Энн залилась краской. Об этой детали она забыла. Она действительно плакала. Когда в одиннадцать она кормила в темноте в своем кресле Кору, по ее лицу ручьем текли слезы. Потому что она была в депрессии, потому что она была толстой и некрасивой, потому что Синтия соблазняла ее мужа тем, чем она сама уже соблазнить не могла, и Энн чувствовала себя бесполезной и раздавленной. Вполне в духе Синтии заметить такое… и сообщить полиции.

– Вы говорили, что наблюдаетесь у психиатра. Доктора Ламсден? – Расбах выпрямился и, взяв со стола папку, открыл ее и начал просматривать материалы.

– Я уже рассказывала вам о докторе Ламсден, – ответила Энн, гадая, что в папке. – Я лечусь у нее от легкой послеродовой депрессии, вы это знаете. Она выписала мне антидепрессант, безопасный при кормлении грудью. У меня никогда и в мыслях не было навредить дочери. Я ее не трясла, не душила, ничего подобного. И случайно я ее тоже не роняла. Я была не настолько пьяна. Я плакала, когда кормила ее, потому что мне было грустно, что я толстая и некрасивая, а Синтия, которую я считала другом, весь вечер флиртовала с моим мужем, – Энн черпала силы в гневе, охватившем ее при одном воспоминании об этом. Она села ровнее и посмотрела в глаза Расбаху. – Может быть, вам стоит внимательнее изучить, что такое послеродовая депрессия, детектив? Послеродовая депрессия – это не послеродовой психоз. У меня совершенно точно нет психоза, детектив.