Марадентро - Альберто Васкес-Фигероа

Позже – и это нигде не записывалось – Круглолицый Салустьяно получал пять процентов от суммы продаж, осуществленных в течение дня. Искатели охотно платили, понимая, что официальное жалованье не покрывало даже его расходов по пребыванию на прииске.

В полдень, искупавшись в реке, устроив постирушку и развесив белье сушиться на берегу, большинство старателей, уже успев заработать горсть боливаров, направлялись в «ресторан» Аристофана, где по ценам в четыре раза выше, чем в парижском ресторане «Максим», им предлагали порцию обезьяны с фасолью, тушеную змею или пирожки с мясом тапира, не говоря уже о кофе, сигарах и коньяке, которые доставлялись «воздушной почтой» из Сьюдад-Боливара.

Предприимчивый грек был не лишен изобретательности. Он постоянно следил за тем, где в регионе открыли новые «бомбы» с «тарарамами», и обычно первым прибывал на место в компании жены, молчаливой и худой макиритаре, и трех таких же молчаливых и меланхоличных сыновей. Они на скорую руку возводили хижину, парни отправлялись на охоту, мать стряпала, и каждые четыре или пять дней «компаньон», летчик по имени Вальверде, загружал старую «сесну» провизией и начинал кружить над лагерем старателей. Когда грек махал ему желтым платком в знак готовности, самолет пролетал над рекой, в метре над поверхностью, и пилот одной рукой сбрасывал пакеты, привязанные к футбольным мячам, которые Аристофан вылавливал с помощью багра.

Как правило, в будни старатели предпочитали платить астрономические цены, чтобы не терять время на охоту: все равно зверье с каждым разом уходило все дальше в сельву, – потому что верили, что, если повезет, возможно, как раз в это время они найдут мифический камень, который ждет их в каком-нибудь месте Гвианы, – тот, который назовут их именем и который навсегда сделает их богатыми.

– Это Хайме Хадсон, которого все зовут Варавва, – однажды вечером показал им венгр на круглолицего смуглого мужчину, который переходил по мосту, возвращаясь с прииска. – Это он нашел «Освободителя Венесуэлы» в сто пятьдесят пять карат. Говорят, у него был дар слышать «музыку», потому что он всегда находил хорошее месторождение, хотя спускал все, сколько ни зарабатывал. Однажды, когда в карманах у него свистел ветер, ему попался замечательный огромный черный камень – «Гвианский самуро», – который просто невозможно было оценить, наверно, самый ценный алмаз за всю историю. Специалисты месяцы потратили на его изучение, прежде чем прийти к заключению, что это всего лишь «почти-почти», кристаллический уголь, которому не хватило пары миллионов лет, чтобы превратиться в алмаз. Он стоил не больше, чем пресс-папье, но Варавва так перенервничал, ожидая результата, что утратил способность слышать «музыку». Взгляни-ка на него теперь! Теперь он уже не надеется разбогатеть.

Однако многие надеялись и коротали скучные воскресные часы за игрой в карты, ловили на допотопном радиоприемнике Аристофана, работавшем на батарейках, результаты лошадиных бегов или с вожделением и восхищением наблюдали за таинственной, великолепно сложенной девушкой с зелеными глазами, которую ее братья и грозный «мусью» Каррас ни на секунду не оставляли без присмотра.

В четырех или пяти километрах вниз по реке, за пределами месторождения, а значит, на территории, неподвластной Салустьяно Барранкасу, чернореченцы из артели Бачако Ван-Яна приспособили заброшенную туземную малоку под бар и бордель, где занимались древним ремеслом несколько голодных женщин. Там же торговали ромом, от которого все внутренности горели огнем и который, если верить злым языкам, гнали в сарае, спрятанном в самой чаще леса.

В следующее воскресенье, когда старатели спали после обеда, в самое пекло, а Круглолицый Салюстиано оставался на посту, чтобы никто не вздумал перейти по мосту, Асдрубаль с Себастьяном ушли к повороту реки, выше по течению, и принялись плавать, нырять и плескаться, не выказывая ни малейшего намерения переплыть на противоположный берег. Однако по возвращении они сели рядом с Золтаном Каррасом, громко храпевшим в тени самана[38], и стали раскачивать его гамак до тех пор, пока венгр не открыл глаза и сердито не проговорил:

– Какого черта? Стоит человеку слегка вздремнуть, как кто-то тут же приходит ему докучать!

– Мы достигли дна, – было первое, что сказал Себастьян, и, поскольку венгр, судя по всему, не понял, показал на реку: – Вон там, где, как уверяет Айза, есть камни, не больше семи метров.

Венгр спустил ноги на землю, по обе стороны гамака, поискал свою неизменную трубку и долго смотрел на них, пытаясь осмыслить услышанное.

– Дна? – недоверчиво переспросил он.

– Дна, – настойчиво повторил Асдрубаль. – Прямо посередине русла. Мы вытащили вот это.

Он растопырил ладонь, демонстрируя ее содержимое, и Золтан Каррас внимательно его изучил. Это была всего лишь галька, которую можно найти в русле любой лесной речушки, однако, похоже, для него эти камни имели особое значение и несли в себе послание, которое больше никто не мог расшифровать.

– Вы что, сумели спуститься вниз без водолазного костюма? – спросил он наконец, словно никак не мог в это поверить. – Без всего?

– В Лансароте мы всю жизнь ныряли, – заметил Асдрубаль. – Себастьян ловил осьминогов на гораздо большей глубине. – Он улыбнулся. – Мы же Марадентро! – напомнил он.

– Понятно, – кивнул венгр и, вновь поразмыслив, встал и подошел к реке, затянулся дымом из трубки, словно надеясь таким образом разрешить сомнения, и, не сводя взгляда с широкого потока, заметил: – Здесь нет кайманов, а пираньи никогда не нападают, если не чувствуют запаха крови, хотя, если он появляется, они приплывают тысячами, никто не знает откуда. – Казалось, он впервые действительно растерялся, но в конце концов махнул рукой. – Но я никогда не работал в воде, и мне не отвечать за дело, в котором я не разбираюсь.

– Никто и не думал взваливать на вас ответственность, – возразил Асдрубаль.

– Я сам бы это сделал! – парировал венгр. – Сейчас я уверен, что могу справиться с любой ситуацией. – Он повернулся к собеседнику, в его светлых глазах промелькнула озабоченность. – Другое дело – ввязаться в неизвестную авантюру, в которой приходится рисковать чужими жизнями.

– Это какие-то семь метров!

– Да хоть семь тысяч!

– Семь метров, которые отделяют нас от целого состояния! – не унимался Себастьян. – Неужели ты собираешься отступить, когда мы так близко?

– Расстояние – все равно что время, парень, – изрек венгр. – Оно не всегда измеряется одинаково. Для меня семь километров по самой непроходимой сельве – так, прогулка, а семь метров воды – настоящая бездна. Забудь!

– Не могу.

– Ладно, не забывай, только на меня не рассчитывай. – Его глаза потемнели, стали непрозрачными. – Тебе надо обратиться к Салустьяно, пусть поменяет тебе участок. Правила тебе уже известны: тридцать квадратных метров на человека. Вчетвером вы можете заполучить излучину реки.