Марадентро - Альберто Васкес-Фигероа
Шрифт:
Интервал:
Он бил по лбу кулаком, шепотом проклиная себя за отсутствие такта. Достаточно было взглянуть на Айзу, чтобы понять, до какой степени ее поразили его слова и какое смятение он внес в душу девушки, будто мало ей всего пришлось перенести.
Почему он поступил так безрассудно и кто его к этому подтолкнул?
Канайма!
Ответ возник сам собой, и это было так неожиданно, что у него вдруг появилось ощущение, будто дождь завис в воздухе и Земля перестала вращаться, оттого что в ночной тишине прозвучало, пусть даже шепотом, это ненавистное и ужасное имя.
Канайма. Демон сельвы, дух мщения, Зло в чистом виде, – только он мог продиктовать ему на ухо эти слова, заставил его их повторить, не дав времени подумать, какой вред они могут нанести, потому что Канайма с древних времен был подстрекателем, толкая человека на всякие преступления, из-за которых он бросался в пасть каймана, навсегда исчезал в лесной чаще или разносил себе череп.
Но кто его вызвал? Тот, кто убил старателя, чтобы украсть его камни, изнасиловал ребенка, сознательно заразил корью дикарей или нарушил самые священные табу Гвианы?
– Я схожу с ума?
Вопрос, прозвучавший еле слышно, так и остался витать в ночи – насыщенной влагой, черной, угрожающей. Вопрос, для которого, наверно, не было более подходящего места на свете, как берег реки в гвианской сельве глухой дождливой ночью, когда с трудом можно разглядеть даже собственные ладони.
Он долго просидел там неподвижно – съежившись, размышляя о новых одолевающих страхах, – как вдруг противоположный берег осветил мощный луч света, обводя каждый участок, скользнул по ходившему ходуном мосту, который с каждым разом все сильнее толкала вода, и остановился на его осунувшейся физиономии и потухших глазах.
– Что стряслось, венгр? – насмешливым тоном осведомился Салустьяно Барранкас. – Ты что, специально сюда ехал, чтобы подхватить пневмонию?
– Да вот, сижу размышляю.
– Тоже мне, нашел место для размышлений, – заметил Барранкас. – Мысли промокнут. Заходи ко мне в палатку.
Венгр последовал за ним и пристроился к огню, растирая руки и плечи, пока тот стаскивал с себя тяжелый плащ, шляпу и резиновые сапоги.
– Снимай одежду, – сказал Круглолицый, вешая на крючок тяжелую кобуру. – Я не собираюсь тебя насиловать, и мне не нравится сбрасывать в реку лишних покойников, хватит и тех, без которых никак нельзя обойтись. – Он помолчал, налил кофе в два больших ковшика и один протянул ему, усаживаясь напротив. – В ком проблема? В матери или дочери?
– В Канайме, – под насмешливым изучающим взглядом собеседника произнес Золтан и добавил: – Ты веришь в Канайму?
– Послушай, старик! – с расстановкой ответил тот. – Я «налоговый инспектор» этой навозной кучи и поэтому не имею права верить в глупости, но как говаривала моя бабка галисийка: «Чего и греха таить, не без этого». Я провел в сельве слишком много лет, чтобы отмахнуться от того, чье имя нельзя произносить вслух.
– И что же такое Канайма?
– Смотря к какому племени ты обратишься с этим вопросом. Для арекуна это дух мщения: мертвец, который хочет навредить живому и так как не может с ним справиться, то выбирает орудием мести другого живого. Он лишает того тени, преследует и мучает, пока не подтолкнет к убийству. Если человек его совершает – через три дня возвращает ему тень и душевный покой. Однако для макиритаре это демон угрызений совести, который бродит по сельве, пока ему не удастся проникнуть в тело какого-нибудь человека, у которого совесть нечиста, и изводит его, пока тот не наложит на себя руки. А по-моему, это всего лишь временное помешательство, как «кафард» в пустыне или «амок» на Востоке.
– Ты встречал кого-нибудь в таком состоянии?
– Среди старателей это часто случается, потому что они целыми днями стоят в воде, под палящим солнцем, до темноты в глазах выискивая камушки, которые почти никогда не появляются. Человек неожиданно вскрикивает и бросается к пираньям или убегает в лес и вешается на сейбе. Помнишь негра Томаса, Вашингтона Родригеса или того лысого чеха, который травил анекдоты, а потом вышел на крыльцо и выстрелил себе в рот?
– Негр был наркоманом, а Вашингтон за всю свою собачью жизнь не нашел ни одного камня, который бы стоил тысячу болов.
– А чех?
– Поди узнай!
Они долго сидели молча, по разные стороны очага, пили небольшими глотками обжигающий кофе, который на самом деле был всего лишь разогретым настоем огуречной травы, и круглые глазки Салустьяно Барранкаса, похожие на старые медные монетки, приклеенные к плоской физиономии, буравили венгра, пытаясь проникнуть в сокровенные мысли товарища.
– Что тебя беспокоит? – не выдержал «налоговый инспектор». – Тебе же нравится такая жизнь, ты сам ее выбрал и всегда относился к «поиску» спокойно. Если прет удача – хорошо, а если она не дает о себе знать – потерпим. – В его улыбке мелькнуло лукавство. – Что, почувствовал, что старость не радость?
– Наверно.
– Или, может, тебе понравилась дама, а ты вдруг понял, что мужику вроде тебя нечего ей предложить?
– Кто знает?
– Или речь идет о девчонке?
Венгр поднял голову и удивленно уставился на собеседника:
– Девчонке? Нет! Я же не выродок какой-нибудь, хотя она меня будоражит, потому что в ней есть что-то такое, что никому на свете не разгадать. Индейцы уверяют, что это Камахай-Минаре.
Круглолицый восхищенно присвистнул и недоверчиво наклонил голову:
– Так, значит, это она?
– Какого черта ты хочешь этим сказать?
– Что эта новость ходит уже давно. О том, что скоро наступит день, когда Камахай-Минаре сойдет на Землю и освободит индейцев от рабства, в которое их повергли «цивилизованные».
– Я ничего такого не слышал.
– Моя задача в том и состоит, чтобы держать ухо востро. Буча может начаться там, откуда меньше всего ждешь.
– Черт побери!
– Заметь: это ты сказал. Черт побери! Где ты ее нашел?
– На большой реке.
– Что она там делала?
– Направлялась к морю.
– Пускай бы следовала своей дорогой. В Гвиане ей не место.
– Им нужны деньги.
– Она может получить все что угодно, стоит только захотеть.
– Но не тем способом, каким ты думаешь. – Он помолчал. – Знаешь что? Сегодня вечером у меня возникла уверенность, что она слышит «музыку».
– Если она Камахай-Минаре, меня это не удивляет.
– Не говори ерунды! Ты думаешь, что кто-то и в самом деле может это делать?
– Варавва слышал, когда нашел «Освободителя». Потом, после всей этой катавасии с «Гвианским самуро», навсегда оглох. А еще рассказывали об одном мальчишке макиритаре – будто он умел это делать. Бачако Ван-Ян взял его с собой на Парантепуй, и больше пацана не видели.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!