Ведьмы - Роальд Даль

Она бросила меня в сумку к Бруно, и я поскорей занял позицию в боковом кармашке, откуда можно незаметненько высовывать голову и вести наблюдение.

Бабушка взяла трость и направилась по коридору к лифту. Нажала кнопку, лифт поднялся, мы вошли. Кроме нас в лифте никого не было.

— Послушай, — сказала она, — в ресторане я не смогу с тобой много разговаривать. Ну, подумай — вокруг решат еще, чего доброго, что я спятила и беседую сама с собой.

Лифт достиг первого этажа, вздрогнул, остановился. Бабушка вышла, пересекла вестибюль отеля и вошла в ресторан. Это был большущий зал — золотая роспись по потолку, зеркала по стенам и все такое. За постояльцами отеля закреплялись свои столы, сейчас почти все места были уже заняты, многие приступили к ужину. Официанты бегали по залу, разнося блюда. У нас был маленький столик, как войдешь, справа, у самой стены, на полпути от входа в зал до кухни. Бабушка прошла туда, села.

Выглянув из кармашка, я увидел в самом центре зала два длинных стола — за ними никто пока не сидел. На обоих столах, на серебряных подставках, красовались объявления: «ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КОЗДЖОБа».

Бабушка посмотрела на эти столы, но — ни слова не сказала. Развернула салфетку, прикрыла сумочку, которую держала на коленях. Запустила туда руку, осторожно меня подняла. Под прикрытием салфетки поднесла меня поближе к лицу и шепнула:

— Сейчас я тебя спущу под стол. Скатерть доходит почти до полу, никто тебя не увидит. Бутылочка при тебе?

— Да, — шепнул я в ответ. — Я готов, бабуся.

Но тут как раз кто-то в черном фраке подошел и остановился возле нашего столика. Я видел из-под салфетки исключительно ноги, но вот он заговорил, и я узнал его голос. Это был наш официант Уильям.

— Добрый вечер, мэм, — обратился он к бабушке. — А где же наш молодой человек?

— Он что-то сегодня куксится, — объяснила бабушка. — Решил остаться в номере.

— Очень, очень жаль, — сказал Уильям. — Сегодня у нас для начала гороховый суп, а на второе — по вашему усмотрению: либо филе палтуса с гриля, либо жареная молодая баранина.

— Мне, пожалуйста, горохового супа и баранины, — сказала бабушка. — Только вы не торопитесь, Уильям. Я сегодня не то чтобы спешу. А-а, да — принесите-ка вы мне для затравки бокальчик сухого шерри.

— С удовольствием, мэм. — И Уильям ушел.

Бабушка сделала вид, будто что-то уронила, нагнулась и спустила меня из-под салфетки на пол.

— Иди, миленький! — шепнула она и распрямилась на стуле.

Теперь я был предоставлен самому себе. И стоял, прижимая к груди драгоценный сосуд. Я точно знал, где расположена дверь на кухню. Мне предстояло одолеть чуть ли не весь громадный зал. «Приступим!» — сказал я сам себе и стрелой метнулся из-под стола, к стене. Пересекать пол ресторана я не собирался. Зачем так отчаянно рисковать? Нет, я решил держаться стены все время, пока не доберусь до кухонной двери.

Я припустил бегом. О, как я припустил! По-моему, никто меня не заметил. Уж слишком они все были сосредоточены на своей баранине, ну или на палтусе. Но по пути на кухню мне предстояло миновать главный вход в ресторан. Я был уже на подступах, как вдруг туда толпой хлынули дамы. Я прижался к стенке, обнимая свою бутыль. Сперва я увидал только туфли-туфли и щиколотки, но, слегка подняв глаза, понял, кто они такие. Это спешили на ужин — ведьмы!

Я переждал, пока они все пройдут, а потом кинулся в дверь кухни. Официант открыл ее и прошел, я юркнул за ним следом, затаился за огромным мусорным баком. Так простоял я несколько минут, прислушиваясь к суете, к разговорам. Ресторанная кухня — ну и местечко! Шум! Гам! Пар! Грохот сковородок и кастрюль! Крики поваров! Беготня официантов из зала и обратно, их вопли: «Четыре супа, две баранины, два палтуса на двадцать восьмой стол! Три яблочных пая, два клубничных мороженых на семнадцатый!» И так все время, все время, без передышки, без умолку.

У меня над головой, не так чтоб уж очень высоко, торчала ручка бака. Прижимая к себе свое сокровище, я подпрыгнул, сделал в воздухе двойное сальто и уцепился за эту ручку кончиком хвоста. И вот я уже раскачивался туда-сюда — вниз головой! Потрясающе! Дивно! «Вот так, — думал я, — чувствует себя акробат, раскачиваясь на трапеции под куполом цирка!» С той разницей, что он-то может летать только взад-вперед, а на моей трапеции — на собственном хвосте — раскачивайся себе в любом направлении, летай куда хочешь! Возможно, я создан, чтобы блистать на арене мышиного цирка, кто знает?

Тут как раз вошел на кухню официант с тарелкой в руке и сказал:

— Старая ведьма за семнадцатым столиком говорит, что мясо якобы суховато! Другую порцию требует!

Один повар отозвался:

— Давай сюда ее тарелку!

Я спрыгнул на пол, стал подглядывать из-за бака. Этот повар соскреб с тарелки мясо, бросил туда другой кусок. А потом крикнул:

— Ну, ребятки, подбавим-ка мы ей соуса!

Он им, всем по очереди, поднес эту тарелку и — можете вы себе представить, что они сделали? Каждый повар, каждый поваренок плюнул в тарелку старой дамы!

— Ну, может, теперь-то мы ей угодим, — сказал первый повар, подавая тарелку официанту.

Но вот вбежал еще официант — с воплем:

— Для банкета КОЗДЖОБ’а — всем суп!

Я насторожился. Напрягся, навострил уши. Чуть продвинулся поближе к краю бака, чтоб видеть все, не пропустить ни единой мелочи. Человек в белом высоком колпаке, видимо самый главный, шеф-повар, крикнул:

— Суп для банкета подаем в большой серебряной супнице!

И я увидел, как он поставил огромную серебряную супницу на скамейку — длинную-длинную, вдоль всей стены напротив моего бака. «В эту серебряную штуку вольют их суп, — сказал я себе. — Вот куда, значит, мы вольем снадобье из нашей бутылочки».

Высоко-высоко, под самым потолком, прямо над этой скамейкой, я заприметил длинную полку, уставленную кастрюлями и сковородами. «Вот бы попасть туда, — подумал я, — и дело в шляпе. Это ж как раз над супницей!»

Но сперва же надо добраться до противоположной стены, залезть для начала на среднюю полку — а каким образом, интересно? И тут меня осенила потрясающая идея! Опять я подпрыгнул, зацепился хвостом за ручку бака. И, вися вниз головой, стал раскачиваться. Я раскачивался все выше и выше, я вспоминал гимнаста на трапеции — в цирке видел, на прошлую Пасху, — ох, как он раскачивался, выше, выше, выше, а потом отпустил трапецию и — взлетел. И вот, раскачавшись как можно выше, ловко рассчитав момент, я выпустил из хвоста ручку бака и — воспарил, пролетел через всю кухню и точнехонько приземлился на среднюю полку!