Мексиканский для начинающих - Александр Дорофеев

А я, к несчастью, был во всем рваном и плохо сшитом. Как обезьяна какая-то. Лейтенант Хорхе Перес посмотрел и говорит: «Этого быть не может и не должно! Вы прямо сейчас найдете себе новые штаны и рубашку. И будете первым встречать дона Авелардо Мадрида, когда он прибудет на остров в качестве губернатора. Только и ботинки еще найдите – поспрашивайте у здешних рыбаков и рабочих. И вы первый будете приветствовать губернатора, который возвращается из столицы после беседы с самим сеньором лиценсиадо президентом республики. И знаете, почему вы будете первым? Потому что я так хочу!»

Вот что сказал мне лейтенант Хорхе Перес. И я сильно переволновался, потому что не знал на своем ранчо о том, что в мире и что мой племянник уже вдруг губернатор. Ну очень хорошо, думал я тогда. Попросил одежду у рыбаков и дорожных рабочих – кое-какие штаны, рубашку и ботинки. Только переоделся и снова встретился с лейтенантом Хорхе Пересом, как пришло сообщение – почти приехал сеньор губернатор и уже рядом, близко от острова Чаак.

Не знаю, не могу сказать, почему я вспомнил, или меня осенило, что дону Авелардо нравится пикуда – соленая морская щука и один дикий фрукт икаку. Моя жена Ампаро сразу приготовила блюда. Лучше сказать, кушанья. Из этого фрукта икаку и до сих пор готовят разные сладости. Его можно консервировать. Это хороший дикий фрукт, но теперь редкий.

Когда дон Авелардо Мадрид причалил, лейтенант Хорхе Перес позвал меня вперед. Так и получилось, что я был по-настоящему первым человеком, который приветствовал нашего нового губернатора. Дон Авелардо обнял меня, а затем вызвал машину и отправил на ранчо Чауай записку для моей жены Ампаро, чтобы прислала немедленно это сладкое, приготовленное из икаку, и две соленые пикуды. Машина помчалась на мое ранчо и вернулась с этими блюдами, по которым дон Авелардо тосковал в столице, так я сейчас думаю.

Он ел-ел, а в лице его была какая-то серая тяжесть и глаза будто впервые видели наш маленький остров Чаак. И все же дон Авелардо похвалил икаку и пикуды. Поев, отправился проверять земли. Не знаю, что именно. В общем, была какая-то проверка. Возможно, поручил президент. Или дон Авелардо сам хотел поглядеть, не расточил ли чего предыдущий губернатор.

Он мне тогда сказал, что есть мысль повсюду насадить кокосы и получать много копры. Так и случилось. Из нашего порта отправляли больше восьмидесяти тысяч тонн копры каждый месяц, не считая чищеных кокосов. Потом все кончилось, когда от гринго попала зараза, сгубившая пальмы. Они засохли, листья свернулись комочками, и торчали по всему острову, как мечты без парусов или столбы без проводов. Это было очень уныло глядеть на такую беду. Хотя пальмы начали оживать через три года. Все наши так этого хотели, что пальмы ожили и вновь давали кокосы.

Но самое великое из того, что я рассказываю, это то, что в некоторых случаях я разговаривал с этим персонажем, большим губернатором, поскольку именно так я его воспринимаю, – доном Авелардо Мадридом, моим племянником.

Он был человеком с шелковым сердцем, которому доверяешься. Он спрашивал меня: «Дядя, над чем работаешь?» Ну, работаю над копрой с кокосов – это была моя работа со времен почти младенческих, если не говорить о пиратстве, которым занимался одно время с моим папой. «Чего тебе не хватает, дядя? Ты экономически как живешь?» Вот что спрашивал мой племянник дон Авелардо. «Живу экономически хорошо, – отвечал я тогда. – У меня жена Ампаро. У меня ранчо. Лучше сказать, два ранчо. Мой падре оставил мне четырнадцать гектаров земли. И со всем этим я живу хорошо». Но дон Авелардо все-таки интересовался, не нужна ли мне помощь. Его забота очень трогала мою душу. Так что я даже плакал счастливыми слезами. А помощи я не принял, потому что это, наверное, плохо бы выглядело.

И вот я жил хорошо вплоть до известного урагана Жанет. Конечно, все его ожидали. С приходом нового губернатора на остров Чаак всегда обрушивался ураган. Наши знали, что сила его зависит от силы воли нового губернатора. Чем она слабее, тем ураган губительней. Но ураган Жанет выдался особенный. Он измордовал наш остров. Он топтал нас целую неделю и оставил мокрыми и бедными, уничтожив кокосовые пальмы и все другое, что подвернулось. Земля была чиста – в рост человеческий над ней все выметено. А берег усеян морскими камнями да раковинами, которые гудели еще под ветром. И крысы бегали по острову. Они были так тяжелы, что земля вздрагивала. Не знаю, правда ли, но казалось – дрожит.

«Сажайте камни и раковины, – говорили наши. – Вот что нам осталось. А пальмы кончились. Пришел конец кокосовым пальмам».

Вот тогда я занялся рыбалкой. Но сначала похоронил мою жену Ампаро. Не могу сказать, как это случилось, но она умерла от урагана Жанет. Он не ударил мою жену, нет. Он просто выдул из нее душу, так я сейчас думаю. Моя жена Ампаро осталась как пустая морская раковина на голом берегу. Я долго прислушивался к ней, но ничего не услышал и тогда похоронил – прямо на нашем ранчо Чауай, в разрушенном доме, где она готовила пикуду и сладкие икаку для дона Авелардо.

Это были горькие времена. Я занялся рыбалкой, потому что больше ничего не оставалось. Это было новое для меня дело. Я отвлекался и не думал о прежней жизни и не видел разрушенный дом с могилой моей жены Ампаро, младшей дочери доньи Фермины и дона Мауро Клементе Ангуло.

И вот я спал под перевернутым баркасом на берегу, а моя Ампаро долго еще жила во мне днем и ночью как боль и растерянность, почему так случилось.

Я научился ловить рыбу в Белисе, который тогда был английским. Англичане там управляли. Рыбаки из Белиса показали мне хитроумные ловушки – у них была своя система ловли, знаменитая в Карибском море. Пока спишь на барке, в эти ловушки попадает две-три тонны рыбы. Лучше сказать, поймать легко, а продать трудно. Этому меня не научили. Сами рыбаки из Белиса не знали, куда девать пойманную рыбу. Очень низкие цены были в наших краях.

Тогда я придумал ехать в Кампече. Мне почему-то казалось, что там обязательно купят три тонны рыбы. Лучше сказать, моя жена Ампаро посоветовала: «Дон Томас, поезжай в Кампече. Там все купят!» Она говорила как всегда – спокойно и разумно. Только я удивился, почему она называет меня – «дон». Мы с ней этого в семье не употребляли. Тогда Ампаро сказала, что очень меня любит, даже больше, чем прежде, но в нынешнем ее состоянии выказать это возможно лишь одними словами, без поступков. И еще сказала, что ей в общем-то неплохо, хотя она страдает порой, потому что не готовит для меня пикуду, барбакоа и пульке-кактусную брагу, и что она многое не успела мне сказать до того проклятого урагана Жанет.

И так Ампаро разговаривала со мной по дороге в Кампече. Ну, сначала я добрался на барке до Юкатана, где взял напрокат повозку с кобылой, и поехал через три штата, чтобы попасть в Кампече. И когда на последней границе показывал документы, один сеньор вот что мне сказал: «И что же это вы надумали ехать в Кампече, где есть своя рыбная фабрика? Кто же это вас надоумил? Эту вашу рыбу всю, наверное, придется выбросить!» Я очень тогда посерьезнел, поскольку было много правды в словах сеньора. Возможно, в сердцах я ответил что-то неучтивое моей Ампаро. Не знаю, как это получилось, но она потом долго молчала, лет двадцать.