Богиня в бегах - Женя Галкина

– Мы ждали вас, химэ. Вам понравился наш пруд, может, понравится и наш офуро?

– Это японская ванна? – порывшись в памяти, догадалась Полина. – Я с радостью: недавно хотела поплескаться в бассейне, но не удалось, пусть будет хотя бы ванна. Только – будьте добры, скажите мне сначала, что за зверек стоит за вашей калиткой? Вроде бы енот, но какой-то странный…

– Это Тануки-сан, – без малейшего удивления ответила ее провожатая, семеня по дорожке перед Полиной. – Он действительно енот, и у него есть одна странность: яички Тануки-сана облачены в огромную пушистую мошонку, которой он, как неводом, ловит рыбу. Поэтому он и стоит на тропинке у пруда. Еще Тануки-сан приносит в наш дом счастье и благополучие, и за это мы прощаем ему некоторые вольности.

– Вольности? – Полина, представив, как ночами Тануки-сан при свете луны вылавливает из пруда бело-красных рыбин, не смогла сообразить, что еще за вольности может позволить себе этот зверь.

– Он большой выпивоха, – через плечо и шепотом сказала женщина, укоризненно качая головой. Она словно боялась, что Тануки-сан, выпивоха и рыбак, услышит ее и обидится. – Сюда, Полина-химэ.

Она свернула к домику, деревянному и приземистому, хоть и расползшемуся вширь.

У домика была длинная и широкая деревянная терраса без перил, нагретая солнцем так, что Полина с удовольствием остановилась погреть ступни, потому что туфли свои она так и держала в руках.

– Добро пожаловать!

С легким шорохом, напоминающим шорох заснеженных ветвей, открылись тонкие двери, обтянутые рисовой бумагой, а за ними склонились в поклоне такие же яркие и улыбчивые, как и провожатая Полины, женщины.

Именно они и приветствовали Полину мелодичным хором.

– Здравствуйте, Полина-химэ!

– Добро пожаловать, Полина-химэ!

Не успела Полина обернуться, как оказалась в нежных руках женщин, щебечущих вокруг нее приятные и веселые слова. Ее кружили в танце ярких шелестящих шелков, в звоне колокольчиков: сняли с нее и пиджачок, и блузку, облачили в белейшее и приятно пахнущее лилиями полотняное кимоно, завязав его особыми завязками у пояса.

По коридору, освещенному солнечными дорожками, проникающими сквозь бамбуковые занавеси, Полину привели к офуро.

Увидев огромную кедровую бочку, плавающую в облачках ароматного пара, Полина пожалела, что назвала это место «ванна». Это была баня, настоящая восточная баня. Погрузившись по грудь в бочку, Полина присела под водой на маленькую скамеечку и опустила голову.

С ней вместе в бане осталась женщина-провожатая, в том же белом кимоно, что надели на Полину, и частым деревянным гребнем она принялась расчесывать Полинины волосы, смочив их ароматной водой из бочонка поменьше.

Легкий плеск воды, нежнейшее тепло и нега от гребня, массирующего затылок, виски и лоб, расслабили Полину так, как никогда в жизни она не расслаблялась: ее тело, белевшее под колыхающимся паром, казалось, превратилось в такое же паровое облако. Горячее и легкое, оно принадлежало Полине и только Полине: оно было красивое и доброе к ней, это тело, ее единственный и неповторимый дом.

Словно растворяясь в древесных ароматах офуро, чутко реагируя на нервные покалывания в основании шеи, когда гребень тянул ее волосы назад, Полина думала: я – жемчуг, и вот морские волны качают меня; я – пальмовая ветвь, и вот ветер приносит меня к берегу; я – белая голубка, и вот я вижу зеленые земли далеко внизу; я качаюсь, я лечу, я пою…

Она не сразу поняла, что слышит музыку не внутри себя, а со стороны: тихонько дребезжали струны какого-то инструмента, и тихий напев слегка надтреснутого, но приятного голоса звучал над ухом.

Когда ее обдали свежей прохладной водой из другого, небольшого бочонка, а потом еще раз и еще раз, а после растерли жесткой варежкой-мочалкой до розового блеска, до пылающего жара кожи и снова облачили в легкое белое кимоно, пришла легкость и в мысли.

Полина была Полиной, принадлежала сама себе и могла наслаждаться этим чувством, чувством единения с тем, кем являлась, и может быть, нет никакой трагедии в том, что Глеб скрывает страшную тайну, из-за которой Полинин брак развалится.

Ну – развалится… Не будет Глеба и Полины. Но будет – Полина, всегда Полина, неизменная Полина, и не так уж это и плохо…

– Прошу вас, химэ.

Полина, повинуясь настроениям этого дома, тоже слегка согнулась в поклоне.

Перед входом в церемониальную залу девушки помогли Полине надеть еще одно кимоно: из легчайшего шелка, розовое, с нежнейшим зеленым узором, и подали широкий пояс с большим бантом сзади.

– Ваш оби, химэ… – сказала одна из девушек и показала на свой пояс-оби, повернувшись спиной.

Полина поняла, где расположится бантик, и подняла руки, чтобы ее нарядили в этот чудной кушак.

Запищали-заиграли какие-то дудки и свирели, снова послышался голос дребезжащего инструмента, Полина вошла, оставив обувь у входа, и мягкими шагами прошла по циновкам к женщине-распорядительнице чайной церемонии. К Мальвине.

Это определенно была она, хоть Полине и показалось, что выглядит она куда старше, чем на фото. Возможно, ей около сорока-сорока пяти. Это ощущение складывалось от того, что смотрела Мальвина так, как смотрят взрослые женщины, занятые самыми изначальными вопросами в мире: рождения и смерти. Так смотрят опытные добрые акушерки и те, кто распоряжается церемониями на похоронах, и делает это исключительно профессионально.

– Присаживайся, сестрица, – сказала Мальвина и положила руку на циновку рядом с собой. – Я угощу тебя свежим зеленым чаем с пирожными.

Полина увидела тарелочки, зеленый порошок, венчики и маленькие чашечки без ручек, и блюдо с разноцветными колобками. Пирожных нигде не было видно, и хорошо – Полине не хотелось переедать сладкого.

– Мои сестрицы называют тебя «химэ» – это значит «принцесса», а я буду называть тебя Полина-сан, что значит – «госпожа». Меня зовут…

– Мальвина, – подсказала Полина, не удержавшись.

– Разве? – удивилась хозяйка, встряхивая нежно-зеленый порошок в маленьком ситечке. – Мне кажется, вы ошибаетесь, Полина-сан. Меня зовут Анна.

Полина, сбитая с толку, не нашлась что ответить. И в самом деле – как такую женщину могут звать Мальвиной? Она такая величественная, статная и спокойная! А Мальвина – это скорее домашняя плакса с кукольными глазами.

– Этот чай называется маття – он очень ароматный и сладкий, вы сейчас попробуете.

Анна добавила в чашечку с зеленым порошком воды из маленького чайничка и принялась размешивать его бамбуковым венчиком.

Ее движения были плавными и степенными.

– Эти маленькие красивые кусочки, – сказала Анна, подвигая к Полине тарелочку, – называются ёкан. Что-то вроде мармелада, но готовим мы ёкан из красных и белых бобов и агар-агара. Это очень вкусно и полезно. Попробуйте, прошу вас.