Богиня в бегах - Женя Галкина

Глеб обошелся с ее чувствами очень деликатно: он около месяца рассказывал ей о том, кто они такие и почему вместе, показывал фото из загса, аккуратно поглаживал ее руку и волосы, но дальше не заходил. Она же привыкала и старательно влюблялась в него. Приучала себя думать о его лице, глазах, о форме его губ, о всем его теле как о любимом, родном и давно изученном.

Ей приходилось иногда сталкиваться с трудностями: ей, например, совсем не нравились ноги Глеба, узловатые от мышц, начиная от костистых колен кривые, словно выгнутые дугой. Марго говорила, что это ноги настоящего самца, но у Марго все, что касалось Глеба, получало только одну оценку, и не Марго была замужем за этим человеком, а Полина, и ей нужно было заново полюбить тело своего мужа.

Ей казалось, что ее собственное тело должно было вспомнить любимого, но оно вело себя так же, как и Полинин мозг – не узнавало его. Глеб устроил Полине прогулку на лошадях по лесу, и был блистателен и очень романтичен в образе лесного разбойника: он повязал голову кушаком и всю поездку шутил так, что Полина постоянно хохотала. Он устроил настоящий театр из этой поездки и выглядел подтянутым, ловким и сильным. Полина начала очаровываться.

Он устраивал во дворе стрельбище, показывая Полине, как метко стреляет по мишеням, и Полина удивлялась: действительно, очень метко, словно демон Азазелло, заставивший кокетничать ведьму Маргариту.

Глеб покорял ее рассказами об их общем будущем, о своей работе, где он представал энергичным, строгим и жестким руководителем. Он был таким уверенным, целеустремленным, ярким, что не мог не привлекать внимание.

Им восхищалась Марго, постоянно демонстрируя неподдельный интерес к нему – в рамках «белой зависти», как она это называла, и Полина потихоньку приучилась гордиться тем, что Глеб – ее мужчина.

Глеб дарил ей украшения, комментируя их так, что Полина ощущала себя единственной женщиной в мире, прекрасной и гордой Лилит.

Он покупал ей жемчуг и бриллианты, белое золото и платину, всегда только эти камни и эти металлы, называя их единственными достойными Полины.

Это льстило и возбуждало восхищение. Однажды, после того как Глеб окружил шейку Полины удивительно красивой цепочкой с жемчужным кулоном, он наклонился и нежно поцеловал ее за ухом.

Полина почувствовала небольшую приятную дрожь, и Глеб заметил это.

Это был первый момент близости, который наконец-то настроил тело Полины на прикосновения Глеба: прежде они казались ей лишними и раздражающими. Он гладил ее руку, и другой рукой она невольно делала жест, словно пытаясь отогнать муху.

Поцелуй за ухо, отразившийся в глубинах зеркала, перед которым Полина примеряла украшение, показал ей всю красоту их пары: вот она, нежная блондинка с глубокими глазами и прекрасной шеей, вот – он, ее муж, темноволосый, с тяжелыми чертами лица, смягчившимися от любви к ней…

Мы прекрасны вместе, подумала Полина.

И все-таки она оказалась не готова. Ночь, которая должна была стать ее первой брачной ночью, довела ее до слез, и это не были слезы счастья и восторга.

Глеб по-медвежьи ворочался на ней, больно сжимая руками то грудь, то ее бока, то бедра. Она стонала от боли, а он только распалялся, и в какой-то момент это стало невыносимо, и Полина закричала от отчаяния. Глеб расценил ее крик как крик наслаждения, и поблагодарил ее за это: «Ты такая сладкая, девочка моя», – сказал он, и Полине стало невыносимо стыдно. Она залилась румянцем, Глеб рассмеялся и поцеловал кончик ее носа.

Это было мило и похоже на любовную игру, и Полина смягчилась, смирилась и не придала значения тому, что сама так и не смогла расслабиться и не почувствовала ничего, кроме раздражения.

Позже она научилась получать удовольствие от силы и жесткости мужа, потому что ему нравилось быть главным, а ее видеть слабой и задыхающейся – ей не нужно было ничего изображать, кроме собственной растерянности и покорности. Такой она и была в их сексе – бьющейся добычей хищника, смущенной и напуганной. Это было то, что нужно Глебу, и то, к чему она привыкла со временем. Она нашла сексуальность в своем положении, положении робкой девочки с иногда текущими по щекам слезами, добычи варвара, подчиненной его желаниям.

Других ролей Глеб от нее не требовал и в ее инициативе не нуждался.

– Я словно в клетке, – призналась Полина, – но как мне вернуть то, что было раньше? Путешествия, любимую работу, своих подруг и друзей, свое прошлое? Муж только и твердит, что я могу перенапрячь психику, снова все забыть и заболеть. Врач тоже говорит одно и то же: все может повториться, никаких сильных впечатлений, вы слишком эмоциональны! Я бы хотела достучаться до мужа, узнать его снова: человеком, которого полюбила, который делал прекрасные фото самой жизни… я хотела бы, чтобы он взял меня за руку, и мы отправились в театр, на выставку, в бассейн! Я бы могла работать: например, хотя бы в реабилитационном центре Аглаи, там так мило… и они делают что-то важное. Я бы ходила по магазинам сама, я бы занималась спортом. Я бы сделала выставку своих вышитых картин! А мне нельзя, нельзя, я дома, вечно дома, я обречена быть дома и ненавижу себя за это! Почему, ну почему моя голова так меня подвела? Почему это случилось – почему именно я оказалась такой? Я хочу что-то узнавать, что-то думать, хочу, чтобы меня слушали, чтобы мое мнение тоже было важным! А мне все: «девочка моя, девочка моя», как будто я неразумный ребенок! Ничего я не значу в его жизни по-настоящему, я только красивая прислуга, а когда я начну стариться – что будет? Я уже морщины видела у себя… муж меня успокоил: говорит, можно делать операции, подтянуть лицо, увеличить грудь… Ну и буду я бабка с силиконовыми сиськами, и дальше что? Вся моя жизнь пропала, а он говорит – грудь можно подтянуть!.. И я не могу даже сказать, что не так: он сразу скажет – чего тебе не хватает? Хотела дом – вот твой дом, хотела сад – вот твой сад, платьев полный шкаф, что тебе еще нужно? Не стыдно жаловаться? А мне стыдно, правда стыдно, потому что мне это и не надо вовсе, не помню я, чтобы хотела этот чертов дом, и цветы у меня все вянут!.. А еще он хочет детей, а я не хочу детей, совсем не хочу, я же с ума сойду с ними…

Полина прижалась к коленям Анны плотнее и снова залилась слезами.

Анна долго гладила ее, успокаивая, и вскоре Полине начало казаться, что она лежит на травянистом берегу реки, и гладит ее теплый ветер, и что солнце колышется в волнах. Девушки в ярких кимоно поднялись, закружились и заколыхались: словно ныряя, они то опускались, то вновь устремлялись вверх всем телом, и кувшинки на их кимоно плыли в ряби…

Музыка, легкая и приятная, неслась отовсюду, слезы постепенно высыхали, и Полина уже с интересом наблюдала за танцем.

– Так красиво…

– Это танец ама-собирательниц жемчуга. Так называются японские ныряльщицы, добывавшие эту драгоценность. Это нелегкий и уважаемый труд. Ама часто живут общинами на берегах морей. Это исключительно женская профессия.

– Они живут одни, без мужчин?

– Не обязательно. Часто у ама есть семьи и есть дети. Но три раза в год они отправляются к морю, чтобы каждый день нырять на немыслимую глубину и добывать жемчуг. До сих пор ама не используют никакого снаряжения, кроме веревки у пояса, привязанного к нему груза и особого черпака, которым они соскабливают и выкапывают раковины. Они – женщины моря, рыбки. Понимаешь, Полина-сан, не все из нас – цветы.