Прóклятое золото Колымы - Геннадий Турмов

Установленные Институтом сроки выполнения учебного плана т. Богданов выполнил, защитив дипломный проект 14/Х – с.г.

Директор института /проф. Левин И.И./

Декан механико-машиностроительного

факультета /проф. Кетов Х.Ф./

После получения диплома инженера Евгений Иванович возвращается на Колыму, и в ноябре 1948 года его назначают на прииск «Спокойный» на должность главного инженера.

Прииск был крупным и трудным. Загруженность работой колоссальная. Целые дни Богданов находился на производстве (на участках и в шахтах), дома бывал очень немного времени – только для сна и еды. Он не находил времени даже для систематического чтения газет. В одном из писем он писал матери:

«С 9 утра я два-три часа в кабинете, потом до вечера, не слезая с лошади, объезжаю участки, шахты: с 8 часов вечера до 2–3 часов ночи опять в кабинете, ночью около постели телефон, который за ночь 2–3 раза звонит, прерывая сон. И так каждый день непрерывной однообразной, по существу, круглосуточной работы без перерыва, отдыха и каких-либо развлечений…»

Годы мелькают как листки календаря – закончились сороковые, начались пятидесятые. За этими годами напряжённый труд, изнурительная работа, выполнение плана по золотодобыче.

Весной 1952 года Богданов получает новое назначение – главным инженером на прииск «Верхний Ат-Урях». Этот период его жизни характеризуется борьбой за внедрение в производство предложенных им изобретений и технических усовершенствований. Ему приходится бороться с целым главком. В одном из писем матери он пишет:

«Группа руководящих работников Главка в карьерных, эгоистических целях ведёт против моего прибора длительную упорную борьбу и в ущерб государственному делу и просто здравому смыслу довела эту борьбу до полной консервации и отставки прибора. Предпринимаю последний окончательный шаг: пишу в обком партии и министру, а возможно, даже и в Совет министров»…

А ведь именно в Верхнем Ат-Уряхе впервые на Колыме была применена гидравлическая установка, был смонтирован и запущен террикон, что существенно повысило производительность труда[33]. И всё это благодаря деятельности главного инженера Богданова.

Начальник технического управления Дальстроя В.П. Березин в упор не видел изобретений Богданова и всячески тормозил их внедрение в производство, в результате противопоставляя разработкам собственного ЦКБ, которые в конце концов становились несостоятельными.

Конечно, бывшему зэку с неснятой судимостью было трудно тягаться со специалистом такой величины, как Березин, ставший непререкаемым авторитетом в области горного дела[34].

Но вот так получилось: два выдающихся инженера так и не смогли найти общий язык. А жаль…

В 1953 году на территории Дальстроя была образована Магаданская область, появились обком партии и облисполком.

Начиная с 1953 года Богданов одну за другой подаёт заявки на изобретения. Как правило, они рассматриваются в течение длительного времени (два и даже три года) и только тогда, после принятия положительного решения, опубликовываются в Бюллетене Госкомитета СССР по делам изобретений и открытий.

В середине 1956 года Евгений Иванович получил новое назначение и занял должность начальника технического управления Дальстроя и получил квартиру, «о которой в Москве можно только мечтать». Квартира располагалась в лучшем доме в Магадане, в нём жило всё руководство главка и обкома партии.

В 1957 году в СССР была проведена самая значительная реформа в системе управления народным хозяйством, переход от отраслевого к территориальному принципу управления и создание Советов народного хозяйства (Совнархозов). Заместителем председателя Магаданского Совнархоза стал В. Березин.

За год до этих событий в Москве, в Кремле, во Дворце съездов, проходило Всесоюзное совещание изобретателей. Богданов был в числе четырёх участников от Дальстроя. Это была его первая командировка, да ещё такого масштаба, в Москву. Валерия Александровна приехала в Москву, и все вечера мать и сын проводили вместе.

Они много говорили о снятии судимости и возвращении Евгения в Ленинград. Валерия Александровна рассказала, что её вызывали к следователю, который вёл дело Евгения о реабилитации.

– Я думаю, что ты всё отвечала правильно. Они, очевидно, будут вести довольно тщательное разбирательство моего дела, вызывать и допрашивать всех связанных с этим делом.

– Интересно, Кульпин в Ленинграде или нет? – продолжала мать.

– Я тебе раньше не говорил и не писал, но, кажется, я видел его в Ленинграде в свой первый приезд после Колымы. Я столкнулся с ним лицом к лицу на станции метро «Горьковская». Он дико посмотрел на меня и бросился убегать…

– Надо же! – воскликнула Валерия Александровна.

– Шура Шурыгина находится в Ленинграде после того, как уволилась из Дальстроя, – продолжал Евгений. – Про остальных я ничего не знаю. Кажется, ещё в Ленинграде находится Костин из числа наших студентов. Да ты помнишь его – он несколько раз приходил к нам на Зверинскую.

– Помню, помню, – заверила мать.

– Если вызовут только Кульпина и Шурыгину, то хорошего, конечно же, мало, так как им ничего другого не остаётся, как подтверждать всё, что они показали на меня. Это прежде всего касается Кульпина, который будет упорствовать до конца. Шурыгина же, может, учитывая всю её последующую жизнь, может отказаться от того, что показывала в то время. Интересно, что за всё время, проведённое на Колыме, мы ни разу не встретились.

В следующий вечер они продолжали беседовать на тему реабилитации.

Евгений разговорился:

– Если сейчас начнётся полное расследование и разбирательство с вызовом связанных с этим лиц, то будет много мороки и реабилитация может затянуться, так как в моём деле ты, конечно, знаешь – наворочено всякой всячины. С юридической точки зрения сомнение у меня вызывает только револьвер «Велодог», так как одного факта, что я знал о его существовании, уже достаточно для того, чтобы мне что-то инкриминировать, а следовательно, и не дать полной реабилитации.