Знак Лукавого - Борис Иванов

Впрочем, тогда, во сне, все было мне ясно, и все было просто. И все было хорошо. Помнится, я налил Тагаре еще чаю, пододвинул к нему сахарницу и плетеную корзинку с сухариками, а сам поднялся и подошел к раковине, чтобы напиться холодной воды из-под крана. И только когда не ощутил вкуса воды, понял, что происходящее – сон. И стал просыпаться.

* * *

Когда я наконец проснулся, здешнее солнышко соизволило-таки взойти. Арба стояла на скалистой площадке, преодолев за долгую ночь основательный спуск. Тагары в арбе не было, только пристегнутые к поручням пустые наручники напоминали о его существовании.

Горы теперь громоздились высоко над нами, а неразличимая раньше в темноте равнина простиралась совсем рядом – за невысокими уже, больше похожими на простые холмы отрогами оставшегося позади хребта. Пейзаж был в общем-то идиллический, почти пасторальный. Неподалеку к скале прилепился довольно цивилизованного вида домик каменной кладки, крытый черепицей. Где-то неподалеку журчал ручей.

Я соскочил с арбы, размял затекшие члены и, стряхнув остатки сонной дремы, потопал вниз, на звук ручья. Спускаясь по некрутой тропинке, присматривался к местности. Только теперь ко мне стала возвращаться способность замечать и сравнивать мелкие детали окружающего меня мира – листья деревьев, стебельки травы под ногами, странный, непривычный, неправильный рисунок переплетения ветвей кустарника по обочинам, странные песни странных птиц в ближних лесах на склонах гор. Нет, это, разумеется, была не привычная для меня Земля, но и вовсе не чужой мир. Все здесь было почти таким же, как на Земле, но именно почти таким же. Это «почти» было незаметно вблизи, но издалека – в массе – все эти мелкие различия и непохожести складывались вместе, умножали друг друга. И создавали в конце концов совсем непохожий на земной, какой-то сюрреалистический пейзаж.

«А если на все это взглянуть из космоса? – подумал я. – Вполне может статься, что это совсем не круглый, похожий на глобус шар, а какой-нибудь куб или цилиндр. Или вообще переплетение непонятностей – вроде внутренностей какой-нибудь глубоководной твари. Только совершенно непонятно, почему при такой причудливой астрономии сила тяжести здесь не выкидывает никаких фокусов? И геология внешне смахивает на земную. И состав воздуха… И все прочее в общем-то нормальное».

Я тряхнул головой – эти мысли явно слишком рано стали шевелиться в моей голове. В конце концов, жив буду, найду кого-нибудь, кто хоть что-то растолкует мне в этих материях. Ключевые слова – «жив буду». Так что сейчас надо разобраться в простых вещах. В жизнеобеспечении…

На этой умной мысли меня прервали.

Снизу, от ручья, раздались суровые выкрики, звуки крепких затрещин и в ответ – жалостливые и задиристые одновременно то ли возражения, то ли оправдания. Возражал и оправдывался очень знакомый мне голос. Я ускорил шаг и успел. Успел к самой кульминации – обозленный, потный охранник за ухо тащил по тропинке отчаянно упирающегося Тагару. Тащил правой рукой. В левой он сжимал жестяное ведро и яростно потрясал им в воздухе. В ведре что-то отчетливо бренчало. Еще один охранник, вскарабкавшись на торчащее у тропинки сухое дерево, уже деловито перекидывал через сук крепкую веревку. Веревку украшала весьма выразительная и умело завязанная петля. Чуть в стороне, постукивая веточкой по голенищу, прохаживался капитан Сотеш. Все это настолько не понравилось мне, что с быстрого шага я перешел на бег рысцой.

Но Тагара, увидев меня издалека, уже сам порывался тащить своего конвоира навстречу мне. Теперь он указывал на меня свободной рукой и во всю мочь голосил нечто призывно-возмущенное. Стражник замедлил ход, остановился и озадаченно уставился на меня. Я махнул ему, подзывая к себе. Тот с сомнением во взоре сделал шаг-другой по тропинке. Мы остановились в метре-полутора друг перед другом. Сзади я расслышал – сквозь верещанье Тагары и матюги охранника – топот ног кого-то догонявшего меня. Я обернулся: разумеется, это был Дуппель. Злой, запыхавшийся Дуппель. Он тоже успел вовремя.

– Скажите им! – закричал Тагара, перейдя на русский и умоляюще глядя мне в глаза. – Скажите им – ведь правда, это вы меня послали за водой?! Ведь правда?!!

Охранник скривился в нехорошей улыбке, сунул руку в ведро и извлек на свет божий очень знакомую мне вещь. Давешний фиал. Я машинально схватился за нагрудный карман. Разумеется, он был пуст. Ну и глупая же в тот момент у меня должна была быть физиономия!

– Он говорит, – перевел Дуппель слова охранника, – что эту штучку господин, конечно, дал огольцу, чтобы тот его водичкой прополоскал…

– Гы! – прокомментировал этот перевод охранник.

Дуппель зло, ядовито заорал что-то, обращаясь к скисшему вроде Тагаре. Тот принялся перечить ему неуверенно, но озлобленно. Один из охранников, что был занят монтажом импровизированной виселицы, нетерпеливо окликнул своего замешкавшегося товарища, и тот снова повлек Тагару к высохшей коряге. Еще трое вооруженных парней, сидевших в тени придорожного кустарника, поднялись и стали подтягиваться к месту предстоящего действа.

– Они что – на самом деле?.. – я встревожено повернулся к Дуппелю.

– Нет! – зло отозвался тот. – Не на самом! В шутку! А если бы у нас ума хватило по дороге прогнать его взашей, так, глядишь, и живым бы остался парнишка…

– Стой! – крикнул я вслед охраннику. – Дуппель, объясните ему… Скажите ему, что я действительно послал мальчишку за водой! И этот… фиал я на самом деле дал ему. Поиграть. Что ты уставился на меня?! Скажи ему это быстро, а то они…

Дуппельмейер быстрым шагом догнал охранника и резким, неприязненным тоном начал что-то пенять ему. Я подошел к ним и стал придерживать парнишку за перебинтованное предплечье. Солдат остановился, выкатил глаза и минуты две переводил взгляд с Тагары на меня, с меня на Дуппельмейера, с Дуппельмейера на капитана Сотеша, а затем в обратном порядке. Сотеш прервал свое хождение в тени чахлых деревцов и, подойдя к нам, некоторое время прислушивался к сбивчивой речи Дуппеля. Потом он бросил охраннику несколько резких слов, окинул нас сердитым взглядом, махнул рукой и зашагал прочь– к сгрудившемуся на дороге отряду сопровождения. Охранник скорчил страшную мину и, разочарованно махнув рукой своему напарнику, недоуменно торчащему под ставшей бесполезной петлей, зашагал вслед за командиром. Тут же остановился, сплюнул с досады и, вернувшись к нам, сунул мне в руки фиал, швырнул на землю и попинал жестяное ведро, после чего удалился уже окончательно.

Я молча определил фиал на прежнее (довольно ненадежное, как теперь выяснилось) место, вкатил Тагаре крепчайшего «леща» (несколько таких заработал от меня в свое время Ромка, когда был замечен мною в увлечении «колесами») и тоже пошел к арбе, которую явно готовили к тому, чтобы снова двинуться в путь. Ругаясь и сплевывая от злости, Дуппель присоединился ко мне. Мы не успели обменяться и парой фраз, когда наше внимание отвлекло отчетливо раздававшееся сзади побрякивание.

Тагара деловитым шагом догонял нас, подобрав покалеченное солдатскими пинками ведро.

– Катись отсюда к фигам! – заорал Дуппель, нагибаясь, чтобы поднять камень, словно отпугивал прицепившегося пса. – Ворюга чертов! Пошел с глаз долой и Бога благодари, что живым отпустили! Считаю до трех!