Скрюченный домишко - Агата Кристи

– О чем вы подумали, сэр? – осведомился Тавернер.

Отец медленно проговорил:

– Проживи Аристид Леонидис еще сутки, и Роджер был быспасен. Но старик не прожил суток. Он умер внезапно и трагически через каких-тополтора часа.

– Гм, – отозвался Тавернер. – Думаете, кто-то из домашниххотел, чтобы Роджер разорился? Кто-то, у кого были свои финансовые интересы?Сомнительно.

– А как там выходит по завещанию? Кто реально получаетденьги старого Леонидиса?

Тавернер досадливо вздохнул:

– Сами знаете, что за публика эти адвокаты. Прямого ответаиз них клещами не вытянешь. Существует старое завещание. Сделанное сразу, кактолько он женился вторично. По этому завещанию та же сумма отходит миссисЛеонидис, гораздо меньшая – мисс де Хевиленд, остальное поделено между Филипоми Роджером. Казалось бы, поскольку новое завещание осталось неподписанным, наповерхность выплывает старое. Но не тут-то было. Во-первых, составление новогозавещания аннулирует прежнее. А кроме того, имеются свидетели его подписания и«намерения завещателя». Если выяснится, что старик умер, не оставив завещания,с наследством начнется неразбериха. Очевидно, вдова в этом случае получит всеили по крайней мере право на пожизненное владение.

– Стало быть, если завещание пропало, выигрывает от этогоБренда Леонидис?

– Да. Если тут проделан какой-то трюк, то, скорее всего, заэтим стоит она. А трюк явно проделан. Но, черт меня побери, если я понимаю,каким образом.

Я тоже не понимал. Мы оказались редкостными тупицами. Но, надосказать, мы рассматривали это дело не с той точки зрения.

После ухода Тавернера наступило недолгое молчание. Затем яспросил:

– Отец, убийцы – какие они?

Старик задумчиво устремил на меня глаза. Мы так хорошопонимали друг друга, что он сразу угадал, к чему я клоню. И поэтому ответилсерьезно:

– Понимаю. Сейчас для тебя это важно, очень важно… Убийствоблизко коснулось тебя. Ты больше не можешь оставаться в стороне.

Меня всегда интересовали – как любителя, конечно, – наиболееэффектные случаи, попадавшие в Отдел уголовного розыска. Но, как сказал отец, яинтересовался этим как сторонний наблюдатель, глядя, так сказать, через стекловитрины. Но теперь – о чем гораздо раньше меня догадалась София – убийствостало для меня доминирующим фактором моей жизни.

Старик продолжал:

– Не знаю, меня ли надо об этом спрашивать. Я мог бы свеститебя с кем-нибудь из наших придворных психиатров, которые на нас работают. Уних все эти проблемы разложены по полочкам. Или же Тавернер мог бы ознакомитьтебя с нашей кухней. Но ты ведь, как я понимаю, хочешь услышать, что я, личноя, думаю о преступниках, опираясь на мой опыт?

– Да, именно этого я хочу, – ответил я.

Отец обвел пальцем кружок на своем столе.

– Какими бывают убийцы? Что же, иные из них, – по лицу егоскользнула невеселая улыбка, – вполне славные малые.

Вид у меня, вероятно, был озадаченный.

– Да, да, вполне, – повторил он. – Обыкновенные славныемалые вроде нас с тобой – или вроде Роджера Леонидиса, который только чтоотсюда вышел. Видишь ли, убийство – преступление любительское. Я, разумеется,говорю об убийстве того типа, какой имеешь в виду ты, а не о гангстерскихделах. Очень часто возникает чувство, будто этих славных заурядных малыхубийство, так сказать, постигло случайно. Один очутился в трудном положении,другой в чем-то страшно нуждался – в деньгах или в женщине, – и вот ониубивают, чтобы завладеть необходимым. Тормоза, действующие у большинства изнас, у них не срабатывают. Ребенок, тот переводит желание в действие безугрызений совести. Ребенок рассердился на котенка и, сказав: «Я тебя убью», –ударяет его по голове молотком, а потом безутешно рыдает из-за того, чтокотенок больше не прыгает! Как часто дети пытаются вынуть младенца из коляски иутопить его, потому что младенец узурпировал внимание взрослых или мешает им.Они достаточно рано узнают, что убивать «нехорошо», то есть их за это накажут.По мере взросления они уже начинают чувствовать, что это нехорошо. Но некоторыелюди на всю жизнь остаются морально незрелыми. Они хотя и знают, что убиватьнехорошо, но этого не чувствуют. Мой опыт говорит мне, что убийцы, в сущности,никогда не испытывают раскаяния… Это, возможно, и есть клеймо Каина. Убийцы «нетакие, как все». Они особенные, убийство – зло, но их это не касается. Для нихоно необходимость, жертва «сама напросилась», это был «единственный выход».

– А не думаешь ли ты, – сказал я, – что кто-то ненавиделстарого Леонидиса, ненавидел, скажем, очень давно – может ли это быть причиной?

– Ненависть в чистом виде? Сомневаюсь. – Отец с любопытствомпосмотрел на меня. – Когда ты говоришь «ненависть», ты, очевидно, разумеешь подэтим словом неприязнь в крайней степени. Но, скажем, ненависть из-за ревностисовсем иное дело. Она проистекает из смеси любви и разочарования. КонстансКент, говорят, очень любила своего новорожденного братца, которого убила. Ноона завидовала тому вниманию, которым он был окружен. Думаю, что люди чащеубивают тех, кого любят, чем тех, кого ненавидят. Возможно, потому, что толькотот, кого любишь, способен сделать твою жизнь невыносимой.

Но ведь тебя не это интересует, правда? Тебе, если неошибаюсь, нужен какой-то универсальный знак, который помог бы тебе отличитьубийцу в семейном кругу среди нормальных и приятных с виду людей?

– Да, именно так.

– Существует ли такой общий знаменатель? Надо подумать.Знаешь, – продолжал он после паузы, – если он и есть, то это, скорее всего,тщеславие.

– Тщеславие?

– Да, я ни разу не встречал убийцу, который бы не былтщеславен… Именно тщеславие в конце концов губит их в девяти случаях из десяти.Они, конечно, боятся разоблачения, но не могут удержаться от того, чтобы непохвастаться, они начинают зазнаваться, будучи в уверенности, что они намногоумнее всех и уж их-то не сумеют вывести на чистую воду. Есть и еще одна общаячерта, – добавил он. – Убийца хочет разговаривать.

– Разговаривать?

– Да. Видишь ли, если ты совершил убийство, ты оказываешьсяв полном одиночестве. Тебе очень хотелось бы поделиться с кем-нибудь, но ты неможешь. А от этого желание поговорить становится еще сильнее. Поэтому если ужнельзя рассказать, как ты совершил убийство, то, по крайней мере, можнопоговорить об убийствах вообще, можно обсуждать эту тему, выдвигать теории –словом, все время к ней возвращаться.

На твоем месте, Чарльз, я бы исходил именно из этого.Поезжай снова туда. Побольше с ними общайся, почаще вызывай на разговоры.Конечно, не обязательно у тебя пойдет все гладко. Виновные или невиновные, онибудут рады случаю поговорить с посторонним, потому что тебе они могут сказатьто, чего не могут сказать друг другу. Но вполне возможно, что тебе удастсязаметить отличие. Тот, кому есть что скрывать, не может позволить себе вообщеговорить. Парни из разведки во время войны хорошо знали об этом. Если тебяпоймали – называй фамилию, чин, номер, но больше ничего. Те же, кто пыталсядавать ложную информацию, почти всегда на чем-то попадались. Заставь всесемейство говорить, Чарльз, и внимательно следи, не совершит ли кто промах, непроговорится ли кто.