Искусство и медитация. 24 урока, которые день за днем преображают жизнь - Кристоф Андре

Возмущение? Нет. Рядовое событие, круги на воде. А что Земля продолжает вращаться, так это счастье. Если бы каждая смерть рушила мир?..

Не терять мир

Боль занимает все пространство. Она затопляет сознание или мы сами из-за нее съеживаемся, сворачиваемся клубком. Особенно когда теряем близких. Боль связана с тем, что мы потеряли. Не страдать – терять еще больше. В этом подчинении боли мы ищем избавления от нее, а также привязываемся к тому хорошему, что еще осталось в нашей жизни. Но, реагируя подобным образом, уходя в себя, свое горе и воспоминания, мы подвергаем себя опасности: словно хотим уйти из этого мира.

Философ Симона Вейль говорит о «степени боли, при которой мы теряем мир». Как же по прошествии времени вернуться к себе? Как искренне принять страдание, оставаясь в контакте с окружающим миром, ведь иной раз мы не можем или не хотим избавиться от страдания?

Чтобы большое горе не выхватило нас из жизни, мы должны работать над собой, когда случаются мелкие неприятности. Оставаться в мире во время повседневных неудач и ударов судьбы. Работать над небольшими огорчениями, чтобы в большей или меньшей степени подготовиться к серьезным.

Прежде всего – расширить свое сознание

Сделать так, чтобы не только страдание наполняло сознание; чтобы внимание не было сосредоточено исключительно на нем, чтобы другие объекты тоже присутствовали в сознании. Оставить место дыханию, телесным ощущениям. Приветствовать все иные мысли и чувства, иные проявления жизни, продолжающейся рядом с нами.

А затем – наблюдать за своими мыслями, сосредоточенными (а как иначе?) на боли. Сесть, закрыть глаза, дышать и неторопливо размышлять, куда влечет нас эта беда: к уходу в себя, к самоизоляции? Продолжать дышать, продолжать ощущать, продолжать существовать. Дышать, чтобы жизнь продолжалась, невзирая на печали и страдания.

Пройдет ли грусть сама собой? Да, вероятно. Возможно, столь же скоро, как в медитации. Но страдание, пережитое в полном сознании, не вернется с удвоенной силой в последующем страдании. Оно будет лишь неприятным воспоминанием, а не бомбой замедленного действия.

Утешение

Одиночество в страдании реально и абсолютно: никто не может страдать вместо нас, никто не может взять на себя даже частицу нашей боли. Значит, помочь нам невозможно? Значит, нет утешения? Скорее мы сами не можем или не хотим слушать утешения.

Вообще-то мы глухи к утешениям, поскольку заранее убеждены в их бесполезности. И это действительно так, если единственное наше желание – «вернуться в прошлое», чтобы причина страдания исчезла, чтобы не было аварии, чтобы погибшие были живы. Если мы хотим лишь «исправить реальность», утешение бесполезно. Но если мы сумеем понять, что никакое исправление невозможно, что со страданием мы ничего не решим, тогда утешение, если мы его способны выслушать, принесет нам понимание: рядом с нашим страданием продолжается жизнь, терпеливо ожидающая нашего возвращения.

Сделав над собой это усилие, мы увидим, что за утешением стоит сострадание. Утешение – не волшебная палочка, а спасательный круг, поддержка, призыв жить, невзирая ни на что. Оно расширяет наше сознание, потому что нас окружают любовь и привязанность. Оно скромно сообщает нам, что наши близкие могут дать нам лишь бессильное присутствие. Они бессильны исправить, но присутствуют, чтобы напомнить нам: надо оставаться живым и человечным, не превращаться в раненое животное, не разрушать себя, не ожесточаться, не уходить из мира. Оставаться живым…

Продолжать ли страдать?

А Дедал, откажется ли он навсегда от неба или, летая, станет вспоминать о сыне? Будет ли он по-прежнему восхищаться солнцем и облаками, красотой земли и моря, нежным рисунком морской пены у берега? Или он выберет скорбь и будет оплакивать судьбу своего сына всю оставшуюся жизнь?

Лети, Дедал, лети и заставь лететь воспоминание об Икаре… Продолжай жить и летать – что еще ты можешь сделать? Когда ты летишь, не старайся подавить тоску и сдержать рыдания. Просто открой свой дух огромному небу. Прими в себя эту красоту, скользящую под твоими крыльями. Всеми силами присутствуй перед картиной поднебесного мира. Не бойся, что печаль проснется в тебе, когда ты летаешь. Пусть твоими глазами смотрит на мир твой сын. Почувствуй то, что почувствовал бы он. Дыши, улыбайся за него, люби этот мир за него.

Когда мы сильно страдаем, когда мы несчастны, мы отрезаем себя от мира. Нам в нем все неинтересно, он кажется безразличным, почти враждебным. Тем не менее мир способен нам по-своему помочь, спасти нас. Чем больше мы страдаем, тем сильнее должны верить в необходимость сохранить нашу связь с окружающим миром. Страдание всегда отягощает и продлевает разрыв или отдаление от жизни, уход в себя. Как медитировать, когда я чувствую себя несчастным? Как оставаться восприимчивым к красоте мира? Даже если это не облегчает моих страданий, даже если это не помогает немедленно. В какой-то момент все изменится, и я буду спасен.

Идти вперед, невзирая ни на что

Мимолетному взгляду кажется, что картина описывает приятную сцену в сельской местности: расположившись прямо на траве, девушка спокойно смотрит на строения на холме.

Но если приглядеться, можно почувствовать – здесь что-то не так: трава пожухла, как в выжженной солнцем степи, дом слишком далеко, он слишком темен. И потом, что-то странное исходит от этой девушки… И тогда, присмотревшись, мы обнаруживаем источник этого ощущения: ее поза не совсем нормальна.

Мир Кристины, 1948. Эндрю Уайет (1917–2009) Доска, темпера, 0,819 x 1,213 м, Музей современного искусства, Нью-Йорк

Не такая, как у человека, который просто сидит и небрежно смотрит на пейзаж. Скорее, этот человек ползет. И потом – слишком уж худые руки, этот непомерно большой локоть, пятна на коже… И левая рука, вздувшаяся и деформированная, опирается на траву… Что происходит?

Что нам показывают? Вот история этой картины: молодая женщина больна, парализована. Она не мечтательно рассматривает пейзаж, а возвращается к себе домой, ползет, потому что отказалась от костылей и инвалидного кресла. И это вовсе не девушка, а женщина пятидесяти четырех лет. Художник Уайет хорошо ее знал – это Кристина Олсон, жившая с ним по соседству в деревне Кашинг, в штате Мэн.