Плохие девочки - Татьяна Веденская

– Ужас! – воскликнула Бася.

– Ужас, что они нас вычислили. Наверное, кто-то Гарика опознал. Обычно он приходит через пару дней уже в разуме. Или попадает в вытрезвитель и там, соответственно, тоже в разум возвращается. А тут они нам его вручают, намекают, что, мол, надо бы за такое сокровище деньжат им отвалить. Гарик же дико озирается и жене кричит: «Видишь, я тебе говорил. Они вычислили меня, демоны! Нашли меня, враги! Звони в 911!», и собирается снова в окно сигать, чтоб, значит, не сдаваться врагам. А жена тоже возмущается – требует, чтобы полиция ее дорогого муженька забрала и отвела туда, откуда взяла. И еще грозит пожаловаться на них начальству. Обещает, значит, Собянину написать.

– Ничего себе, – я не сдержалась и расхохоталась. – Хорошенькое дело.

– А он ей зачем дома в таком состоянии? – пояснила вполне понимающая ситуацию смеющаяся Бася. – Откуда такое чудо достали – туда пусть и положат.

– В общем, да, – меланхолично кивнул Тимофей, подруливая к какой-то местной аптеке. – Полиция злится. Они-то рассчитывали, что им «обломится». Так сказать, вознаграждение. Мужика привели домой, к любимой жене. Прилично одетого, в бреду. А она бесится, кричит, что он теперь ей будет мозги крутить еще сутки. И выпихивает полицию вместе с мужем на лестничную площадку. Говорит, что он без прописки тут живет и пьяным она его не пустит. Честное слово, еле уговорили ее тогда Гарика оставить. За-ради Нового года мужа домой пустила. Под мои гарантии. Кстати, я потом десять раз пожалел. Он потом действительно нам все нервы испортил. Зачем-то перерезал телефонный провод.

– Чтобы не прослушивали! – предположила Бася, продолжая ржать, как лошадь.

– Ну да. И еще из холодильника вылил в окно кастрюлю борща. Посчитал отравленным. Соседи потом неделю бесились. Борщ им на машину прилетел. И примерз, большей частью к лобовому стеклу, – Тимофей совершенно серьезно говорил, без тени улыбки или хотя бы иронии. Мы же с Басей к этому моменту уже катались по машине от хохота.

– Хорошо еще, он его вместе с кастрюлей не выкинул! – с трудом выдавила из себя Бася, давясь смехом.

– Не то слово! – так и не улыбнулся Тимофей. – Тогда пришлось бы за свой счет машину чинить. А кому? У кого тут сервис? У Тимофея, конечно. Тогда бы я вообще попал. А так – ничего. Борщ жидкий. Моя бывшая, вообще-то, готовить не умеет. Ужасный был борщ. Вообще его не жалко. Вы в аптеку пойдете? – он обернулся и посмотрел на трясущуюся в конвульсиях Басю.

– Не могу-у-у! – простонала она, хлопая в экстазе ладонью по сиденью. Он неодобрительно покачал головой, потом уточнил, что именно надо купить, чтобы поставить на ноги нас с Басей и уложить в кровать Ивана Ольховского. И ушел. Мы же сотрясались в смеховой истерике, не имея сил остановиться. Потом кое-как успокоились, перестали колыхаться.

– Жидкий. Жидкий борщ. Надо про него сюжет снять! Московский озорной гуляка! – булькала истерзанная алкоголем Бася. Потом наконец замолчала и огляделась. В тишине быстро остывающей машины особенно хорошо чувствовалось, как устали мы, как мы перебрали, но в то же время то, как мы молоды, как счастливы. Элька мирно спала, ее личико было нежным, румяным и прекрасным.

– Ну, девочки, налетай, – вернулся к нам Тимка. – Минералка с таблетками на любой вкус. Я вашему Ольховскому еще бодягу взял. Нет лучше средства от синяков и отеков.

– Думаешь, она ему от перелома поможет? – хихикнула Бася. – Помажет – и перелом спадет.

– Я так понял, что они подрались? Значит, сто процентов, перед тем, как что-то поломалось, что-то еще было сотрясено, стукнуто и отекло.

– Логично, черт возьми. Ладно, поехали. Нам еще за город ехать, – Тимофей хлопнул в ладоши, чтобы нас как-то вернуть в чувство. Мы же присосались к минералке и тихо наслаждались моментом. Я, кажется, не проводила новогодние каникулы так хорошо со времен моего расставания с Пашкой. Что-что, а веселые праздники с последующим похмельем были его специальностью. Отчасти из-за этого я так отрицательно реагировала на его предложения руки и сердца. Понимала, что к этим интересным частям его тела приложится и печень. И мозг.

– Да там всего пара километров. И потом, пробок-то никаких нет, – заметила я.

– Вот бы Москва была всегда такая, какая она до старого Нового года.

– Это да! – мечтательно кивнули все. Мы долетели до дома Ольховской минут за двадцать, что, вообще-то, было действительно отличным результатом.

О ее доме я могу говорить часами. Это – моя сбывшаяся во плоти мечта. Представьте – маленький поселок, охранник у шлагбаума мерзнет, перепрыгивает с ноги на ногу. Наперевес у него автомат. Лицо красное, но гостеприимное – так положено по уставу их охранного предприятия. Это вам не охранник в супермаркете, злой и хмурый, ненавидящий всех. В поселке же он – практически дома. Работа непыльная, на природе. Потому что вокруг лес. Вокруг природа. Сейчас холодно, а потом будет весна, будет зелень, будут шашлыки на заднем дворике въездной группы. Роман Дарьи Донцовой под раскидистым дубом.

У Ольховской лесной участок. Самый дорогой. Самый красивый. Самый геморройный – потому что только их и грабят постоянно, считай, что каждую зиму. Из-за этого у нее в доме дополнительно везде датчики взлома, тревожные кнопки и пульты сигнализации. Однажды ее саму чуть не арестовали, потому что она забыла снять дом с охраны. Так что вроде система работает. Пока что у них ничего не украли, кроме дорогой газонокосилки. Но ее муж забыл во дворе.

Зато из спальни Марлены виден лес. И слышно, как поют птицы. Когда тепло, у нее в спальне открыта балконная дверь и тонкая шифоновая занавеска тихо раздувается от теплого ветра. И слышно, как ветер раскачивает верхушки деревьев.

Правда, в прошлом году сосед Марлены перестраивал баню, и его рабочие не придумали ничего лучше, как выкинуть весь строительный мусор за забор – в лес. Что-то там случилось, нарушился какой-то отток воды, и несколько деревьев оказались подтоплены образовавшимся болотом. Пока шла ругань, пока соседа заставили убрать мусор и прочистить дренаж, деревья умерли и теперь торчали высохшими стволами в небо, как немой упрек тупому человечеству. Деревья было жаль.

В кухне-гостиной у Марлены был камин – белоснежный, отделанный мрамором. Когда мы приехали, он весело горел и теплые языки пламени подсвечивали полутемное помещение приглушенным светом. Около камина в большом кресле с бархатными подлокотниками полулежал Иван Ольховский действительно с синяком под левым глазом, с замотанной в гипс рукой. Его глаза были прикрыты, но он не спал, а тихо постанывал. А когда мы вошли и моя Элька моментально рванула к огню, он вздрогнул и диковато на нас посмотрел.

– Эля, нельзя. Это опасно. Не подходи, – я попыталась остановить ее. Ольховский панически озирался в поисках Марлены. Она задержалась в прихожей, развешивая все наши шубы, шапки и шарфы. Всему должно быть свое место.

– Мася, ну зачем! – воскликнул Иван, когда она вошла к нам. – Зачем ты их притащила?

– Они привезли лекарства, – обиженно пояснила Марлена.