За тебя никто не решит! - Галина Беломестнова

– Я долго размышляла над этим, благо время хватало. Ответь мне, почему в нормальных семьях боятся рожать детей с генетическими отклонениями, оставляют их в больнице? Я сейчас не говорю о неблагополучных семьях.

Александр растерянно посмотрел на неё, потом ответил:

– Если честно, я над этим никогда не думал. Может, люди боятся несвободы: такой ребёнок требует большого внимания, ухода. Каждый хочет гордиться своим потомком, его достижениями, а больной ребёнок не поступит в университет. Ну, и продолжение рода – тоже немаловажный фактор.

– А вот животных люди не боятся заводить. Они тоже требуют ухода и лишают своих хозяев свободы, когда нужно поехать на отдых. Они никогда не поступят в университет и уж, во всяком случае, не дадут человеку продолжение рода. Тем не менее, они их самозабвенно любят, лелеют, водят на выставки и гордятся их достижениями, лечат, говорят о них друзьям.

– Ну и сравнила! Это же ребёнок, твоя плоть и кровь, а ответственность какая!

– Значит, его можно бросить в больнице, если он не имеет тех возможностей, что обычный ребёнок, а ещё лучше убить, пока в животе? – глаза Таси загорелись от ярости.

– Почему ты заговорила об этом? Из-за нашего сына?

– Да! Раньше я всё это знала, но знания не трогали душу. Я жалела детей и родителей, но не вникала в причину происходящего, – с горечью в голосе произнесла она. – Когда мне довелось пройти все круги ада из-за отношения ко мне и нашему ребёнку, я пропустила всё это через сердце и поняла, что систему надо ломать.

Она встала, прошлась по беседке, остановилась напротив Александра и, пристально глядя в глаза, произнесла:

– Ужас в том, что мы убиваем живого человека потому, что он в чём-то отличается от нас. А сколько гибнет нерождённых детей из-за ошибки в диагностике! Каждому, кого заподозрят в малейших отклонениях в параметрах, система выносит приговор, который обжалованию не подлежит: «Такие не имеют права жить!». Якобы из гуманных соображений, родителям говорят: «Подумайте, как будете мучиться вы с больным ребёнком, как будет мучиться дитя, родившись больным». А потом завуалированно, иногда и напрямую предлагают: «Давайте лучше его убьём, пока он маленький и не увидел свет, и вы будете продолжать жить, как прежде, без страданий». И никто не задумывается, что будет с душой матери после этого, что духовные страдания порой неизмеримо ужаснее, чем физические.

– Ты говоришь такие страшные вещи… Тебя что, вынуждали делать аборт? – его лицо исказилось от гнева.

– Косвенно предлагали. А ещё меня просто хотели выгнать из больницы на Курнатовского, говорили, что с такой патологией не лечат. Благо, что есть ещё люди в белых халатах, для которых долг врача превыше всего.

– Ты мне об этом ничего не говорила.

– Я не сомневалась, что вы встали бы на мою защиту, но боялась скандала, поэтому о многом молчала.

– Ты всегда стараешься всё решить сама, – обиженно упрекнул он.

– Прости, но у меня хватало сил только на то, чтобы бороться за ребёнка, и я сосредоточилась на этом.

Они снова замолчали, обдумывая сказанное. Через некоторое время Тася промолвила:

– Семьи, у которых появляется особенный ребенок, боятся пересудов окружающих людей, замыкаются, нередко прячут его от других, стараются вообще о нём не говорить. И всё это из-за страха, что вместе с ним семья станет изгоем.

– По-моему, ты преувеличиваешь. Государство сейчас многое делает для людей с ограниченными возможностями.

– Я говорю не о государстве, речь об обществе, о гражданах, из которого оно состоит. Менять надо здесь, – прикоснувшись рукой к груди, сказала она. – Может, отношение к таким людям является мерилом, насколько мы цивилизованны? Мерилом, определяющим, кто ты – человек разумный или животное? Не спорю, мы сейчас изменились. Но всё же остаёмся рабами наших страхов, боимся не соответствовать общепризнанным стандартам.

Александр потянул её за руку и посадил рядом с собой.

– Тася, я согласен с тобой, ты всё говорила правильно, – мягко произнёс он. – Но сколько найдётся людей, которые найдут массу аргументов против твоей теории, напомнив о здоровье нации и многом другом. И ты недооцениваешь роль женщины-матери. В конце концов, это ей решать, жить ребёнку или умереть, и хорошо, что ты у меня не такая.

– А знаешь, Саша, я им не судья, – неожиданно легко согласилась она. – У Юрия Левитанского есть хорошее стихотворение, мне кажется, что лучше, чем он, о выборе никто не писал:

Каждый выбирает для себя

женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку —

каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе

слово для любви и для молитвы.

Шпагу для дуэли, меч для битвы

каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе

щит и латы, посох и заплаты.

Меру окончательной расплаты

каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя…

Выбираю тоже – как умею.

Ни к кому претензий не имею.

Каждый выбирает для себя

– прочитав строчки стихотворения и, помолчав, Тася добавила:

– Пойми, я не ставлю себя выше общества, я такая же, как все. Сначала испугалась, что мой ребёнок родится особенным и общество отвергнет его. Боялась, как наша семья будет жить со всем этим. Ты знаешь, как я скрывала свою беременность ото всех. Все мои метания, поиски выхода – это воздействие системы, которая угнетала меня. А самое страшное, Саша, что я была на грани, чтобы принять решение и убить его, – Тася вытерла слезинку, скатившуюся по щеке, и договорила, охрипшим от волнения голосом:

– Я не слушала своё сердце и не думала, что во мне моя кровинка, часть меня, дорогой мне человечек, который не виноват ни в чём. Я много допустила ошибок, мучилась сама, мучила тебя. Малыш, наверное, тоже страдал вместе со мной. Но я отвергла навязанное мне и стала Матерью. Мне не важно, какой он родится. Ты не поверишь, как мне сейчас легко оттого, что я приняла его таким, какой он есть.

– Я верю тебе, родная моя, – он нежно поцеловал её в мокрый уголок глаза. – Верю, потому, что нам всем было трудно в эти месяцы. Только я всегда был рядом и не дал бы тебе ступить за ту грань.

– Знаю. Потому и люблю, – Тася обняла и крепко поцеловала мужа.

За воротами раздался шум машины.

– Наши приехали. Пошли встречать, – поднимаясь со скамейки, позвала она.

* * *

В магазине Тася держала в руках крохотные одежки, и сердце трепетало от нежности. Все эти маленькие шапочки, распашонки, ползунки, носочки приводили в умильное состояние. Она не думала, что покупки доставят столько радости. Срок родов врачи определили на август, поэтому купили всё летнее, легкое. Долго выбирали ленту, которой перевязывают в роддоме конверт с ребёнком, наконец, остановились на синей, вышитой аистами.