Путешествия по Европе - Билл Брайсон

Я стоял, скрестив руки, и наблюдал, как ирландец продолжал путь по улице, кроя матом теперь уже здания, за неимением прохожих, прежде чем внезапно, словно его дернули за веревочку, свернул за угол и исчез в переулке.

Я проснулся утром, чувствуя себя так, словно мою голову на всю ночь засунули в центрифугу. Было без четверти десять. В половине одиннадцатого я собирался сесть на поезд в Швецию, а до этого должен был еще сложить вещи и выписаться из отеля. Я отправился в ванную, чтобы проделать обычные процедуры и издать пару тихих предсмертных стонов, а затем как сумасшедший заметался по комнате, засовывая вещи куда попало. К тому времени, как все пожитки были собраны, я уже нуждался в кофе не меньше, чем вице-президент Дан Куэйл в тесте на умственную отсталость.

У окошка администратора я оказался позади двадцати семи итальянских туристов, которые по итальянскому национальному обычаю выписывались из отеля все разом. Это мало способствовало улучшению моего настроения. Наконец итальянцы ушли, двигаясь по вестибюлю, как сиамские близнецы, и последнее, что я увидел — как они пытались одновременно пройти через вращающуюся дверь. Отдав ключ молодой женщине, я подождал, пока компьютер пожужжав минуту, резко выплюнул несколько футов бумаги с пробитыми по краям дырками. Самый бледный листочек был подан мне для инспектирования.

Я с удивлением обнаружил, что в счете содержалась плата за телефонные разговоры. Накануне вечером — теперь казалось, что давным-давно, — я пытался позвонить домой, но услышал только какие-то датские слова — то ли о том, что международные линии заняты, то ли что я набрал неверный номер, то ли чтобы я шел к едрене матери. В любом случае после трех попыток я сдался. Потому и был поражен, когда увидел, что с меня хотят взять плату за три звонка. Я объяснил девушке ситуацию.

— Правильно, — сказала она. — Вы должны оплатить любые телефонные звонки, независимо от того, соединили вас или нет.

— Но это абсурд.

Она пожала плечами, словно говоря: может, так, а может, и нет.

— Вы говорите, — медленно сказал я, едва сдерживая гнев, — что я должен платить за телефонные звонки, которые не делал?

— Именно так.

— Я не пользовался вторым одеялом, которое лежит в шкафу. За него я тоже должен платить?

Она смотрела мне прямо в глаза, явно не понимая, что перед ней человек, который может в любой момент впасть в безумие.

— Я не пользовался шапочкой для душа, — продолжал я. — За нее мне тоже надо что-нибудь дать? Я не пользовался одним из кусков мыла и прессом для брюк. Это, наверное, будет стоить мне целое состояние?

Девушка спокойно смотрела на меня. Она явно выдерживала подобные бури и раньше.

— Мне жаль, что вы находите эти маленькие суммы чрезмерными, но это нормальная практика в Копенгагене.

— Я думаю, ваша практика — дерьмо, — рявкнул я, но тут вдруг уловил в зеркале отражение безумного человека с всклокоченными волосами, красным лицом, трясущимися руками — и узнал себя. Я отдал ей свою кредитную карточку, нацарапал подпись на счете и удалился с высокомерным видом, жалея только о том, что у меня не было плаща, чтобы перекинуть его через плечо, и трости с набалдашником слоновой кости, чтобы разогнать швейцаров.

Мне бы надо было пойти в кафе, выпить две чашки кофе, а затем сесть на ближайший поезд. Это было бы разумно. Вместо этого, чуть не подпрыгивая от ярости, я понесся прямо к вокзалу, забежав только по дороге в банк на Строгет, чтобы обналичить туристические чеки. Мне нужно было всего 50 долларов, чтобы доехать до Швеции, но с меня содрали кругленькую сумму в тридцать пять крон — десять процентов с суммы. И я внезапно понял, почему ирландец, попавшийся мне прошлой ночью, всех оскорблял. Он раньше меня заплатил по датскому счету. "Это возмутительно, — сказал я, беря банковскую квитанцию как бумажку со смертельным приговором от врача. — Не знаю, почему бы мне просто не приколоть купюры к куртке, чтобы вам было удобнее их срывать! — заорал я и убежал, оставив клиентов и служащих банка переглядываться в безмерном удивлении, словно спрашивая друг друга: «В чем проблема? Ему не хватило кофе?»

В этом мрачном расположении духа я сел на утренний экспресс на Гётеборг. Обругав молодого проводник ка, сообщившего мне, что в поезде нет вагона-ресторана, я угрюмо уселся в углу и стал наблюдать, как за окном мелькали пригороды Копенгагена. Каждый нерв в моем теле дрожал, требуя кофеина.

На пароме через пролив между Данией и Швецией мне удалось добыть чашечку кофе и немного прийти в себя. Всю дорогу я глядел в окно на синевато-серое море и изучал карту Скандинавии. Дания больше всего напоминала тарелку, которую уронили на каменный пол и разбили на тысячу кусков — все эти острова и полуострова, разделенные извилистыми заливами и глубокими проливами. Названия деревень и городков на побережьях звучали зазывно и интригующе, а проведенные от них пунктирные красные линии вели к отдельно лежащим островам, вроде Анхольта, Энделаве и, конечно, к Борнхольму, находящемуся в Балтийском море ближе к Польше, чем к Дании. Мне вдруг ужасно захотелось посетить их все. Но у меня не оставалось времени даже на еще одну чашечку кофе.

Красновато-коричневый поезд уже ждал нас в Хельсингборге, чтобы отправиться в Гётеборг, расположенный на 152 мили севернее. Я делил купе с загорелым парнем в больших очках и хвостом светлых волос на затылке, который возвращался в Гётеборг из Маракайбо, куда ездил навестить подругу. Однако по прибытии выяснилось, что подругу следует отнести к разряду бывших, поскольку она жила с марокканским торговцем коврами, о чем совершенно забыла упомянуть в письмах. Марокканец вытащил кривую турецкую саблю и пообещал шведу, что если он немедленно не уберется, то отправится домой с яйцами, упакованными в пакет из-под сандвичей. Парень так и не повидался с бывшей подругой. Для человека, совершившего бесполезную поездку за две тысячи миль, парень держался удивительно спокойно и большую часть путешествия читал роман Томаса Манна, отправляя ложкой в рот розовый йогурт из большой банки.

Потом к нам присоединились еще двое. Мрачная пожилая женщина, вся в черном, судя по виду, ни разу не улыбнувшаяся с 1937 года, всю дорогу рассматривала меня так, словно только вчера видела мою физиономию в витрине «Разыскиваются полицией». Ее спутник выглядел намного старше и смахивал на вышедшего в отставку школьного учителя, за что не понравился мне еще больше.

Молодому шведу выпало сидеть рядом с учителе, Тот не только заставил его подвинуться, но и потребовал вдобавок переложить все вещи с багажной полки над ним на противоположную. Затем он ужасно долго выкладывал свои пожитки. Он извлек из чемодана сложенную газету, маленький пакетик слив, еще как кие-то мелочи и положил все на полку. Тщательно ocмотрев сиденье, чтобы на нем не оказалось грязи и проведя по нему на всякий случай рукой, тщательно уложил пиджак и джемпер. Потом, после долгих консультаций со своей спутницей, но не обращая внимания ни на меня, ни на молодого шведа, закрыл окно и опять полез в чемодан, чтобы достать из него что-то забытое. Он проверил свой носовой платок и снова открыл окно. Каждый раз, когда он наклонялся, его старая задница тыкалась мне в лицо, и так хотелось дать ему хорошего пинка! Но каждый раз я встречался взглядом со старой каргой и отказывался от замысла.