Наречённая ветра - Литта Лински

— Там есть обрывок серебряной цепи на скале. Сегодня же поедете вместе со мной и убедитесь сами. Что же до свидетелей, мы их найдем. Я заставлю всех поверить, что Эвинол Райнар принесла себя в жертву ради страны. Но будь прокляты те, кто орал на площадях, заставив ее прислушаться. И пусть древние жестокие ветра оказались не выдумкой, я не прощу тех, кто вынудил мою королеву отдать им жизнь.

Инослейв не стал дослушивать окончание гневной тирады. До чего же любят мерзавцы рассуждать о чужой жестокости! И ведь наверняка дело не только в страхе. Райнар пытается заглушить голоса собственных демонов. Обвиняя других в смерти жены, можно забыть, как сам терзал и унижал ее. Конечно, куда проще, чем признаться себе в собственной жестокости, свалить все на жестокие древние ветра. Или на народ, требовавший жертвоприношения. Впрочем, народ Инослейв тоже презирал, хотя и сам подкинул им идею с жертвой. Уж слишком легко и охотно они ее подхватили.

Ветер поспешил прочь от дворца. Он и без того надолго оставил Эви одну. Пока принцесса не освоится в его обители, многое представляет для нее опасность. Даже хорошо, что у нее изранены ступни: по крайней мере, не отправится гулять без присмотра.

Вернувшись, Инослейв, как и опасался, нашел Эвинол проснувшейся. Она сидела, обхватив плечи руками, и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Приблизившись, он заметил лихорадочный румянец на ее щеках и услышал тяжелое дыхание. Едва коснувшись кожи Эви, ветер ощутил жар, и куда сильнее того, каким давеча пытался ее согреть. Девушка, казалось, не ощущала его прикосновений, продолжая все так же раскачиваться и смотреть прямо перед собой.

— Эви! — обернувшись человеком, он схватил ее за плечи. — Ты больна!

Ответом ему был замутненный невидящий взгляд.

Эвинол открыла глаза. Под щекой — знакомая подушка из лебяжьего пуха. Шелк одеяла и простыни приятно холодит кожу. Эви чуть подняла голову и огляделась. Когда взгляд ее уперся в знакомые шторы, она вздохнула от облегчения, к которому примешивалась толика разочарования. Значит, страшные и невероятные события — лишь сон. Ей не пришлось приносить себя в жертву, Шанари не пытался ее отравить, а Айлен не вел себя, как последний подонок. Эви поймала себя на сожалении, что Инослейв так и останется выдумкой и сказкой. Во всем этом кошмаре только его реальность была светлым пятном. Несмотря даже на то, что ветер оказался бессовестным и беззаботным убийцей.

Эви продолжала бездумно смотреть на шторы, пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль, вызывающую смутное беспокойство. Что-то не так. И наконец она поняла: кусочек окна за шторами был совсем не тем, к которому она привыкла. Эвинол тут же приподнялась на локте и принялась сосредоточенно оглядывать комнату. Это совсем не ее спальня! Вместо светлых шпалер с цветочными узорами здесь каменные стены. Нет ни шкафов, ни кресел, ни изящных столиков на витых ножках, ни люстры из розового хрусталя. В этой комнате было довольно светло за счет больших окон, выходящих на все стороны света, но в целом она казалась довольно мрачной. Единственным предметом мебели служила огромная кровать из темного дерева.

Но что на этой кровати делают ее простыни и одеяла? И главное, что здесь делает она сама? Ответов на вопросы не находилось. Эвинол попробовала встать, но тут же ее словно что-то опрокинуло обратно в подушки. Не успела она опомниться, как увидела на краю кровати весело ухмыляющегося Инослейва.

— Мне кажется, тебе рановато еще подниматься, моя принцесса. Но я очень рад, что ты пришла в себя.

— Так это все не сон? — растерянно пробормотала Эви.

— А ты хотела бы, чтоб это оказалось сном? — ветер придвинулся ближе, чересчур пристально вглядываясь в ее лицо.

— Пожалуй, да. Все, кроме тебя, — подумав, добавила она.

— Серьезно? — Инослейв обворожительно улыбнулся. — Так ты больше не сердишься на меня, Эви?

— Ужасно сержусь. Но я все равно хочу, чтоб ты был настоящим, — чтоб преодолеть смущение, она тут же сменила тему: — Что это за комната? Как я здесь оказалась? Почему тут мои вещи?

— Как много вопросов, — рассмеялся ветер. — Попробую ответить на все. Эта комната находится в моей башне. Теперь она твоя. Твои вещи я утащил из дворца в Гвиринте. Прости, что не захватил мебель, но для этого нужна сила урагана, а я намерен соблюдать данную тебе клятву.

— Я благодарна тебе за это, — серьезно сказала Эвинол. — За то, что оставил Илирию в покое, — уточнила она. — Хотя и за вещи тоже. Очень мило с твоей стороны подумать о том, что они могут мне понадобиться.

— О, как оказалось, тебе может понадобиться гораздо больше, чем я ожидал. Вам, людям, нужно так много! Не только кровать, но и одеяла с подушками. Не только еда, но и посуда. Не только кров, но и мебель. С ума можно сойти с вашими потребностями, — ветер притворно вздохнул.

— Ну, извини, — Эви слегка обиделась. — Я ничего не просила.

— Конечно, не просила. Ты ведь была больна. Три дня провалялась без памяти. А мне пришлось осваивать сложную науку заботы о живом человеке. Заметь, я обходился без твоей помощи и подсказок, поскольку ты лежала без сознания. При этом, мне кажется, я неплохо справился, раз уж ты идешь на поправку.

— Спасибо тебе, Инослейв, — она совсем смутилась. — Я и не знала, что пролежала так долго и что была больна. Думала, что просто спала. Как же ты вылечил меня?

— Для начала я прихватил снадобья у одного ворчливого аптекаря. А еще научился разогревать воду на огне и заваривать травы. Имей в виду, я считаю это настоящим достижением.

— Вот уж не знала, что ты окажешься таким заботливым, — Эви поймала себя на том, что в голосе звучит восхищение и даже нежность.

— Ну, раз уж я втянул тебя во все эти неприятности и заманил к себе, то теперь должен по меньшей мере о тебе заботиться.

— Ты неплохо справляешься, — улыбнулась она.

— А вот ты справляешься плохо, — выдержав паузу и насладившись ее недоумением, ветер продолжил: — У тебя совсем не получается злиться на меня.

Эвинол открыла было рот, чтоб возразить, но поняла, что он прав. Что-то неуловимо изменилось за время ее болезни. Будто между ней и прошлой жизнью выросла стена — прозрачная, но крепкая. Все, что было, не исчезло, не стерлось из памяти, но перестало иметь значение. Прошлое должно оставаться в прошлом. У нее появился шанс начать новую жизнь, так стоит ли отказываться во имя сожалений о прежней?

Да и о чем ей жалеть? О возможности править? Но она никогда этого не хотела. О народе, брошенном на произвол судьбы? Но разве не они требовали, чтобы она принесла себя в жертву? О муже? Будь он проклят после того, что собирался сотворить с ней. О Шанари? Воспоминание о канцлере резануло сильнее, чем все остальные. Сердце болело и потому, что он хотел отравить ее, и потому, что был убит, и потому, что убил его Инослейв. Но разве первое обстоятельство не должно умерить боль от двух других? В словах и действиях ветра, пусть и жестоких, есть свой резон. Шанари принял на себя роль ее убийцы, так стоит ли так страдать из-за его смерти? Нет, место этой боли там, в прошлой жизни, за которой пора захлопнуть дверь.