Фенечка для фиолетовой феи - Светлана Лубенец

– А чего это они, Ирка, тебе вдруг взяли да все и рассказали? Чем ты их взяла?

– Подходы знаю. Все-таки мы вместе с первого класса учимся.

– Может, поделишься… «подходами»? Не хотелось бы снова к ним в лапы попадать.

– Да все просто. Брошенковой я пригрозила, что расскажу ее ненаглядному Германовичу, как она первого сентября с Сашкой Синицыным из 9-го «А» за школой целовалась.

– Как же она… с Синицыным, если ей Германович нравится?

– Вот так! Стасик еще неизвестно когда раскачается, а Синицын – всегда готов! Чего ж отказываться!

– А ты их сама видела?

– Ага, сама.

– Ирка! – ужаснулась Ксения. – А ты, оказывается, шантажистка!

– С такими, как они, надо бороться их же оружием, – наставительно заметила Сыромятникова. – Иначе не получается.

– Неужели и гордая богиня Диана раскололась?

– Куда ей было деваться? Я с Брошкой при ней разговаривала. Резцова меня, конечно, как и ты, шантажисткой обозвала. А я ей на это ответила, что на них вообще в суд можно подать за натравливание на несовершеннолетних нечистой силы.

– Хочешь сказать, что она испугалась?

– Нисколько. Посмотрела на меня так презрительно и гордо удалилась.

– Ир! А зачем они все это затеяли? Что они от меня хотели-то? Специально ведь пригласили и такое представление устроили…

– Припугнуть хотели. Брошка вся испереживалась, что ты Германовича раскрутишь, а она ни при чем останется. С каким-нибудь второсортным Синицыным.

– Неужели они всерьез думали, что я до такой степени испугаюсь, что откажусь от него?

– От кого? – довольно враждебно спросила Сыромятникова.

– Тогда я думала, что от Германовича.

Ирка хмыкнула:

– А Дианка уже тогда понимала, что не только в Стасике дело.

– Неужели так было заметно, что Григорьев ко мне неравнодушен?

– Конечно, заметно. Только ты, как слепая.

– Да-а, – покачала головой Ксения. – Так мне и надо! В результате всего у меня ни Германовича… ни Ночного Мотоциклиста… Я одна, а у тебя крупные неприятности, Ирка. Ты меня прости, если сможешь.

– А ты мне фитнес обещала, – вдруг напомнила Сыромятникова.

– Я помню. Сегодня уже Таньке звонила, прямо на работу. Она разозлилась, что я ее от занятий отрываю, но потом все же записала нас для начала в субботнюю группу. А дальше, говорит, видно будет. Тебя устраивает суббота?

– Меня все устраивает, – сказала Ирка и вдруг… заплакала.

Ксения не знала, как ее утешить, что сказать, потому что понимала: плачет ее новая подружка не из-за вызова родителей в школу, а от своей бесконечной несчастной любви.

– Ир! – наконец нашлась она. – Ну, хочешь, я отошью Григорьева так, что он обо мне и думать забудет? Или… уйду обратно в старую школу. Хочешь?

– Нет, – всхлипывая, ответила ей Сыромятникова. – Если ты уйдешь, Серега все равно меня не полюбит, а у меня и… тебя больше не станет… Как я буду жить дальше? – И Ирка разразилась такими душераздирающими рыданиями, что Ксения побежала за водой с валерьянкой, на ходу вытирая собственные слезы.

Никто еще так из-за нее не убивался и не переживал за нее. Когда она с пристрастием разглядывала в сентябре своих новых одноклассников, ей даже в голову не могло прийти, что смешная толстуха Ирка – Глазированный Сырок так неожиданно станет ей подругой. Ксения напоила ее валерьянкой и твердо сказала:

– Пошли, Ирина, к твоим родителям. Мы обе виноваты – вместе и объясняться с ними будем.

– Ни за что! – тут же перестала рыдать Сыромятникова. – Ты не знаешь мою мамашу. Это вулкан Везувий, а не женщина! Она тут же решит, что именно ты меня научила нехорошему делу, и не разрешит мне с тобой дружить. – Тут Ирка угрожающе придвинулась к Ксении и сурово спросила: – А ты ведь будешь со мной дружить? Говори, когда тебя спрашивают!

– Куда я денусь! – улыбнулась Ксения и подумала, что у Везувия и должен был родиться такой вот толстенький огнедышащий вулканчик. – Пойдем, я тебя провожу, удостоверюсь, что ты домой попала.

– Ирина! Почему ты где-то бродишь без ключей? – Громоподобный голос вулканической мамаши Сыромятниковой, перекрыв все уличные шумы, слетел к девочкам с балкона седьмого этажа.

– Иду, мам! – не менее зычно отозвалась Ирка и повернулась к Ксении. – Вот видишь! Не успела приехать – уже бдит!

– Ир! – испугалась Ксения. – А тебя не… того… ну… этого…

– Не-а, – поняла ее Сырок. – Меня не колотят, а только очень громко, долго и нудно воспитывают. Так что не бойся, завтра встретимся, и ты не увидишь на моем толстом теле следов ужасных мучений.

Девочки, ободряюще улыбнувшись друг другу, расстались. Ксения завернула за угол Иркиного дома и налетела на Германовича с полиэтиленовым пакетом, из которого торчали два батона.

– По хозяйству, значит, – кивнула на батоны Ксения.

– Ага, – не смутился Стас. – Есть почему-то иногда хочется. А ты, гляжу, нынче натуральная. И ведь хорошенькая какая! Совсем другое дело! Теперь можно и… того…

– Чего… того? – с вызовом спросила Ксения.

– Ну… ты же, кажется, утверждала, что мне… нравишься…

– И что?

– Ну так вот… это правда. И потому я приглашаю тебя сегодня вечером на променад по нашему району. По-моему, ты так нигде и не была, где стоило бы. Могу показать.

– Промахнулись вы немного, Станислав Сергеевич, – с сожалением посмотрела на него Ксения.

– То есть? – решил уточнить Германович.

– Надо было полюбить меня фиолетовой, а натуральной-то всяк полюбит! – перефразировала она старую поговорку.

– То есть… ты меня, Ксения-Ксю, вроде как проверяла на вшивость? Тестировала?

– Ага, – кивнула головой Ксения.

– И я, стало быть, не прошел?

– Стало быть, не прошел!

– Заметь, я твою лягушачью шкуру не жег. Ты сама ее сожгла и в цивильное переоделась!

– Но ведь ты этого хотел! Я тогда только ради тебя в школу совсем другой пришла, а ты надо мной посмеялся. «Ребята, а она мне нравится!» – передразнила она Германовича. – Ты тогда это ТАК сказал, что почище сожжения лягушачьей шкуры было! Испугался ты, Стасик – Взбитые Сливки, что кто-нибудь что-нибудь не то подумает, когда тебя, такого красивого, с фиолетововолосой увидит! Не так ли?

– Может, и так! Меня, между прочим, до глубины души поразил твой патронташ. Я, признаться, подумал, а не поехала ли у тебя крыша после родительского собрания и истории с журналом.

– То есть ты никогда даже рядом не встал бы с такой уморительно милитаризованной девушкой?