Канал имени Москвы. Университет - Роман Канушкин

– Маа Агнец, – прошамкала она.

И этот то ли призыв, то ли имя, то ли иерархическое положение старухи тут же снова подхватила вся деревня. Фёдор понял, что и его теперь подхватили за руки и подталкивают куда-то бережно, но настойчиво. Его увлекли вслед за кортежем старухи, видимо, ему была оказана честь стать её гостем. Процессия миновала густые заросли, и там, посреди небольшой лужайки, а скорее всего, в центре всей деревни он увидел сложенную из крупного булыжника хатку. Успел поймать себя на мысли, что на каждом камне нарисована какая-то закорючка или какой-то знак. Фёдора ввели в хатку вслед за кортежем старухи. Внутри оказалось достаточно света, сквозь неплотную кладку и маленькие окошки проникали солнечные лучи. Их оставили одних – Фёдор огляделся. Высохшие пучки трав по углам, баночки и колбочки с чем-то, птичьи скелеты, перья, змеи в запаянных бутылях, труба детского калейдоскопа, к которому была привязана, скорее всего, собачья челюсть – канал выбрасывал на берег много всякой всячины. Старуха стояла к Фёдору спиной, перед дальней стеной, где было сложено что-то вроде алтаря.

– Маа Агнец – моё имя, – произнесла она нормальным, окрепшим голосом.

Фёдор вздрогнул. Старуха обернулась. Провела рукою сверху вниз перед своими по-прежнему незрячими глазами с бельмами. И сказала:

– Привет, Тео. Узнал меня?

4

– Я теперь здесь, с ними, потому что нужна им. И в них есть надежда. Теперь я Маа Агнец.

Фёдор молчал. Старуха провела рукою снизу вверх. Её волосы загустели, насыщаясь колоритом, иссиня-чёрная копна волос, впрочем растрёпанная, как всегда, волнами спадала на плечи.

– Ведьма, – прошептал Фёдор.

– Узнал…

Оба бельма сделались прозрачными, открывая цвет глаз – пронзительно-синий, невероятной глубины. Все воспоминания разом нахлынули на Фёдора, он ожидал встретить здесь что угодно, но только не прошлое, похороненное, казалось, навсегда, прошлое, где было столько невыносимой любви и столько невыносимого отчаяния. Слабость, внезапная, сладостная и горькая, во всём теле, и сердцебиение ускорилось…

– Мои глаза никогда не были чёрными, а ты боялся, – сказала она.

Этот голос, чистый и звонкий, эта запретная радость слышать его тоже были забыты навсегда.

– Я боялся не этого. – Фёдор с трудом узнал собственный голос.

– Ведьма… – Она усмехнулась, почти не горько. – Когда-то ты произносил моё имя с такой страстью. Звал меня…

Фёдор молчал. Сердцебиение подступило к горлу гус-тым влажным комом.

– Назови ещё раз, – попросила она. Смотрела прямо. В глубине её глаз горели искорки. Как всегда. Но ведь всё проходит. Почему ничего не прошло?

– Агнец, – произнёс Фёдор.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Ты стал милосердным.

– Нет, – сказал Фёдор.

– Как можно было так сильно любить и от всего отказаться? А я любила тебя ещё сильнее.

– Ты была ведьмой. И сейчас тоже.

– И ты придумал скремлинов?

– Не поэтому.

– Никогда не была чёрной! Ведь знаешь…

– Женская магия непостижима и разрушительна для мужчины, Агнец.

– Поэтому ты сбежал от меня?

Он молчал. Сказал, не подбирая слов:

– Я не мог поступить по-другому. От твоих чар… Я почти утонул, как в трясине.

– Да. Ты сильно любил. Но не было никаких чар. И никаких приворотов. Хотя я могла. Но не стала. Вот она – любовь-трава. – И она указала на клубок перекати-поля. – Я извлекла её из мира. Чтобы и самой не воспользоваться. А ты просто струсил.

– Нет.

– Странно признать, что Учитель всех гидов – трус?

– Это не так, Агнец, – почти с мольбой произнёс Фёдор. – Мы ведь убивали друг друга каждое наше свидание.

– Это ты…

– Ну вот, видишь, даже спустя столько лет мы не можем разговаривать.

Она горько усмехнулась:

– Ты писал законы этого мира. Великий Тео… Но видишь, ничего не вышло, потому что червоточина в тебе.

– Во всех…

– Тебе бы поучиться у Хардова. Что, никогда не вспоминал меня?

– Всегда. Каждую секунду. Пока всё не закончилось на мосту.

– Ах, да, мост… Знаешь, Хардов предпочёл бы не жить без неё. Как и ты когда-то. Но ты сбежал.

– Я ошибся, Агнец, – чуть слышно прошептал Фёдор. И посмотрел на спутанный клубок трав, что привёл его сюда. – Но… Я не мог позволить погибнуть ещё и Хардову.

– Ты ошибся не тогда. Раньше.

– Знаю. Но, может быть, мне удастся что-то исправить.

– Может быть… Ещё хочешь меня?

– Агнец…

Она рассмеялась, громко, но не по-ведьминому:

– Как же меня сводили с ума эти твои смущения, великий воин Тео… Известно мне, что ты любишь другую. Не так сильно, как меня когда-то. Хотя… Да и стара я.

Он улыбнулся:

– По-моему, нет, Агнец. Ты вечная.

Теперь она рассмеялась хорошим и открытым смехом:

– Ах, Тео, Тео, если б ты тогда не сбежал… Думал ли ты, как мы могли бы быть счастливы вместе? И сколько могли бы сделать? Твоя чёрная ведьма, которая никогда не была чёрной… Я помогу тебе. В этом тоже есть надежда.

– Агнец?

– Любовь-трава, которая на веки могла бы сделать тебя моим… Она привела тебя сюда, потому что ничего не проходит.

– О чём ты, Агнец? – хрипло спросил Фёдор.

– Не о том, что сейчас подумал. Я ведь чувствую это. Что-то в тебе сейчас борется и хочет навсегда остаться со мной. Но вот это была бы непростительная ошибка.

– Я ведь мало что помню. А её полюбил… когда ещё был юношей.

– Да знаю я всё.

– Не чёрная, да? – печально произнёс Фёдор.

– Эй, – она рассмеялась, Фёдору показалось, что подбадривающе, и от этого тихая боль коснулась сердца. – Помнишь, ты мне рассказывал, что на перстне одного великого древнего царя было написано: «Всё пройдёт»… И даже когда он его в отчаянии разбил: «Пройдёт и это»?

Фёдор молча смотрел на неё.

– А на внутренней стороне перстня было: «Ничего не проходит». Только это уже другой уровень. Я поняла это. Первое – это «как жить», чтобы оставаться сильной. И я не стала чёрной. Второе – «с чем жить», чтоб не стать пустышкой. Или чудовищем. Я не стала ни тем, ни другим. Не стала чёрной. И я помогу тебе. Для этого любовь-трава и вернула тебя ко мне. Ненадолго. Но только ты должен мне две вещи.

– Какие? – Фёдор поймал себя на том, что по-прежнему любуется ею и не может оторвать глаз.

– Пообещай, что не поступишь с нею так же, как со мной. Ева… Ты опять любишь ведьму, Тео.