Канал имени Москвы. Университет - Роман Канушкин

«А ведь ты понял, зачем они здесь, – мелькнуло в голове у Петропавла. – В это невозможно поверить, но ты понял, на что теперь, скорее всего, уйдёт оставшийся заряд луча».

Он быстро раздвинул телескопическую подзорную трубу, что всегда находилась при нём, посмотрел в настроенный окуляр и понял, что не ошибся. Глаза большинства из них были пусты, лишь у некоторых, тех, что бежали в первых рядах, можно было ещё различить какую-то угасающую обречённость, словно все они понимали, что вот-вот произойдёт, но не могли противиться подгоняющему их наваждению. Огромная толпа диких людей, пытавшихся обогнать друг друга, неслась навстречу собственной гибели. И луч даже не полз в их направлении, как вышло прежде с голубями, словно окно 317 не желало тратить драгоценную энергию на то, что и так само плыло в руки.

А потом это началось. Те, кто бежали в первых рядах, вспыхнули, как факелы, и продолжали бежать дальше, но луч теперь двинулся в самую гущу толпы. Ева всё-таки тихонько застонала. Луч налился необычайной яркостью, и в его движении вдоль и поперёк толпы как будто присутствовало некоторое жуткое наслаждение, словно окно 317 ещё ни разу не снимало столь обильной жатвы и теперь пьянело от переедания на этом пиру смерти. Всё было кончено очень быстро. Луч иссяк, захлебнулся. Кому-то из диких повезло: обгоревшие и обезумевшие от ужаса несчастные создания расползлись под защиту домов, некоторые бродили в прострации, тупо глядя в никуда; тем, кто находился в задних рядах, повезло больше – луч до них не добрался, а сейчас они в панике разбегались, прятались среди обезлюдевших, укрытых туманом московских улиц. Но большинство одичавших луч поджарил, и теперь они лежали на мостовых Нового Арбата в ожидании ночных падальщиков.

Тишина, пропитанная обескураженностью и кошмаром произошедшего, была глубокой, но не долгой.

– Все на вёсла! – зычно скомандовал Петропавел. – Следующий залп через три минуты. Успеем пройти.

«Если вообще будет залп после такого», – подумал он.

Потом всё же обернулся, произнёс с нажимом:

– Ева?! Что тебе было известно?

Та затрясла головой, словно её только что обвинили в случившемся.

– Я… – Обескровленные губы девушки еле заметно задрожали. – Мне… необходимо поговорить с вами. Немедленно. Срочно.

– Хорошо, как только окажемся в безопасном месте. – Петропавел кивнул, холодно глядя на неё, приязни и привычного тепла в голосе не было. Затем он обратился к команде:

– Остановимся не раньше, чем пройдём Смоленский метромост. – Бросил взгляд на окно, совершенно чёрное сейчас и неживое, и понял, что здание «Украины» опять начало блекнуть. – Даже дальше, напротив Киевского вокзала. Всё, за дело!

И посмотрел на Еву:

– Мне необходимо знать, что я везу в Университет, девочка моя. И разговор мне нужен предельно откровенный.

4

Нил-Сонов пробудился на самом рассвете и понял, что видел во сне кошмар. Лежал какое-то время с открытыми глазами, провёл рукою по лбу. Испарина. Давно такого не было. Поднялся с кровати, налил себе стакан воды, осушил залпом. Хайтек так и не забрал свой арманьяк, ушёл, подавленный, и сейчас ополовиненная бутылка сиротливо стояла в темноте на столе. Слабые сумерки рассвета ещё не заполнили комнату. Нил-Сонов подошёл к окну. Совсем скоро небо начнёт розоветь, изрежется яркими радостными полосами, но пока что-то в нём таяло вместе с темнотой, которая теперь никуда не денется, что-то из его ночного кошмара.

– Ну, привет тебе, Страна Теней, – проговорил Нил-Сонов. – Значит, опять…

Никуда не денется, пока всё не закончится. Так или иначе… Пока убийца Николая не будет наказан.

Во сне он шёл по чему-то тёмному, похожему на тоннель, в котором он никогда не был прежде, которого никогда не видел наяву. А потом неожиданно оказался в одном очень знакомом месте. Оно было окутано прежней темнотой. Только это была Страна Теней, Нил-Сонов знал это наверняка, как бывает во сне. Это существующее в реальности очень знакомое место выглядело бы так, перенесись оно туда. Как и многие чудесные вещи, которые имеют свои проекции, порой извращённые до неузнаваемости, в месте, где всё – тени, и всё показывает свою изнанку. Вот и Весёлая сторожка выглядела пустынной и скорбной, словно всё живое давно высосали из этого места. Зачем он здесь, в этом вечном сумраке? Для чего пришёл? И почему Весёлая сторожка вдруг переносится с такой знакомой плотины, где стояла лодка Николая и где оставался для него шанс уплыть, и сейчас бы пил Нил-Сонов со старым другом эту ополовиненную бутылку арманьяка, почему переносится, уже перенеслась в этот странный тоннель? Ему нельзя туда идти, нельзя подходить к тяжёлой бункерной двери сторожки, но ведь у снов свои законы, в них тоже витают тени, которые всё изменяют до неузнаваемости. Нил-Сонов стучит в бункерную дверь,

(возможно, чтобы спасти Николая, возможно, он ещё жив, там, внутри сторожки, и всё будет как прежде?)

стучит громко, настойчиво, требовательно. Только ведь он чего-то не знает: что скрывает сон? Возможно, он здесь, чтобы спасти Николая, только почему он так боится посмотреть на собственную руку, которой только что колошматил в кованую дверь? Но рука сама, против воли, поднимается к глазам, и как уж теперь не отворачиваться, сейчас он её увидит.

Сейчас, вот прямо в этот кошмарный миг…

С этим Нил-Сонов проснулся на самом рассвете. К счастью, он так и не увидел собственной руки и того, какой она могла бы стать в Стране Теней. К счастью, это был просто сон, ночной кошмар.

Гиды Петропавла в этот момент только начали готовить лодку, чтобы покинуть гостеприимных капитанов-раскольников в Серебряном Бору и продолжить плавание. И никто из живых ещё не знал, что приготовило окно 317 для несчастных одичавших людей, которые ещё тоже спали в своих потаённых убежищах. Лишь сумрачная тень предстоящего события сейчас таяла в этом утреннем небе.

1

Здание Университета Ева увидела издалека. Как только лодка после стоянки посередине реки миновала Киевский вокзал. Дальше русло делало крутой левый поворот, оставляя справа покрытую буйной растительностью возвышенность Воробьёвых гор. Великий Университет, устремив в небо шпиль, красовался на господствующей высоте подобно гордому древнему замку, что ни разу не брал неприятель. Даже беглого взгляда хватало, чтобы понять, почему гиды обосновались именно здесь. И дело не в том, что задышалось и вправду легче, и не в многочисленных улыбках на лицах команды, потому что люди возвращались домой, и даже не в том, что по всему правому берегу на несколько километров следов тумана не было видно и в помине. Возможно, это Еве показалось, она это лишь выдумала, но от всего здания Университета с его башенками и с этим великолепным парком исходило тихое сияние надёжности, твердыни, не подвластной никаким врагам. И в то же время было что-то удивительно родное и уютное, что осталось в мире, невзирая на все катастрофы, для чего не придумано слов, но именно в этом, сохранившемся, заключалась единственная и последняя надежда.