Жёлтая магнолия - Ляна Зелинская

Лодка скользила по узкой рива дель Боккаро, и тишину нарушал лишь плеск волн да оклики Пабло «Эй-ой-е!» на каждом повороте канала, чтобы упредить идущие навстречу гондолы от столкновения. Сверху давили глухие стены домов, с балконов свисали горшки с цветами и сохнущее бельё. Рива дель Боккаро — это задворки сестьеры Карриджи, но это и кратчайший путь, соединяющий Гранд канал и Дворцовый канал. И это единственное, что успокаивало Дамиану — они движутся по направлению к центру. А обратно она, пожалуй, пойдёт пешком.

Её пальцы заледенели от волнения, от гнетущего безмолвия спутников и от этого взгляда, которым сверлил её маэстро. Ещё немного и она, кажется, просто выскочила бы из лодки, но маэстро первым нарушил давящее молчание:

— Ваше гадание на кофейной гуще… Вы сказали что-то вроде: «Сегодня у вас будет неудачный день из-за собак». Как вы узнали? Увидели? Или подслушали? Или это снова… предвидение?

Она перевела взгляд на маэстро и снова почувствовала смущение. Её ноги были слишком близко от его коленей, и он так смотрел, что желудок сжимался до размеров ореха, как будто она сидела на допросе во Дворце Вздохов у главного инквизитора! И лицо у маэстро было такое серьёзное, внимательное и строгое, что попробуй соври.

— Пока вы высмеивали брата за то, что он привёл гадалку «с самого дна Альбиции», я стояла за дверью и подслушала, как ваш дворецкий распекает слугу и этих щенков. Ну и он сам сказал про обувь и всё остальное, и что вы будете очень недовольны, потому что собирались куда-то там, неважно куда. И что щенок порвал вашу книгу, а вы её очень ждали. Остальное предугадать было несложно. Судя по тому, кто вы такой, — ответила Дамиана, касаясь воды пальцами и стараясь не смотреть на маэстро.

— Так, значит, всё ваше предвидение основано на простой наблюдательности? — в его голосе ей послышалось облегчение и насмешка, и она метнула на маэстро короткий взгляд.

Он откинулся на подушку, переплетя пальцы и продолжая её разглядывать, но его лицо стало немного менее напряжённым, будто он расслабился, услышав такой ответ.

— Что-то основано именно на ней, — пожала она плечами, надеясь, что нейтральный ответ удовлетворит маэстро.

Маэстро и в самом деле удовлетворился, и молчал до самой пьяццы Романо.

Из лодки ей помог выбраться Пабло. Он подал Дамиане руку, как настоящей синьоре, и это было даже странно, учитывая, что ещё утром в гондолу её просто сгрузили, как мешок овса. То ли это всё чудеса её преображения, то ли в присутствии маэстро его бульдоги начинали вести себя как люди, но, нельзя не признаться, что это польстило её самолюбию.

Когда они шли по площади, навстречу им попадались какие-то знакомые маэстро, они кланялись ему и с любопытством смотрели на Дамиану, пытаясь угадать, кто она такая. И вся их процессия в этот момент выглядела как выход в город знатного семейства, и показалась Дамиане ужасно забавной. Но, с другой стороны, сейчас она поняла, зачем маэстро велел ей надеть это платье: будь она в своём обычном наряде, все вместе они, наверное, смотрелись бы странно.

Маэстро сделал знак, и его люди остановились, как дрессированные псы, и остались ждать на площади, так что в соттопортико они вошли только вдвоём. У самой калитки, маэстро развёл руками и произнёс:

— Вы просили место. Вот это место. Приступайте, монна Росси.

А сам прислонился к стене, поставив рядом трость, и скрестив руки на груди, снова впился в Дамиану внимательным взглядом.

Миа положила руки на железные прутья, украшенные чугунными листьями винограда и, закрыв глаза, взмолилась к Светлейшей с просьбой о помощи. Она пыталась представить ночь и полного мужчину в карнавальной маске и колпаке, крадущегося по этому переулку, но в голове была тишина. Лишь спиной она чувствовала холодный взгляд маэстро Л'Омбре, который сверлил её прямо между лопаток. И почти видела, как его губы расползаются в ехидной кривой усмешке: «Я так и думал, монна Росси, что вы шарлатанка!».

— Не могли бы вы не прожигать во мне дырку взглядом? — спросила она раздражённо и обернулась.

Точно, так и есть, он усмехается!

— Извольте, я отвернусь, — ответил он, и усмешка стала ещё шире и как будто презрительнее.

Миа отвернулась, вцепилась в виноградные листья, и в этот момент Светлейшая откликнулась…

Пальцы всё ещё ощущали холодный металл, но она уже была как будто не здесь.

Впереди поблёскивает море, и воздух пропитан ароматами хвои и эвкалипта. Вниз спускается жёлтая стена обрыва, и шапки могучих кедров подпирают небо на самом его краю, а впереди виднеется утёс, похожий на надутый ветром парус.

Она держится за решётку ограждения и чувствует сзади чьё-то дыхание. А затем её пальцы сверху накрывают мужские руки. И Миа узнаёт эти руки… Руки художника.

И запах, хвойно-горький, кружит голову… Запах кедров… и его присутствия. Его пальцы нежно скользят по её пальцам и переплетаются с ними. Его щека касается её волос, и она слышит горячий шёпот, а спина чувствует тепло его тела.

Но это уже не её спина. Это спина той девушки. Потому что Миа уже стоит поодаль, наблюдая со стороны за их объятиями. Вот только чувствует всё, как будто она на её месте. И жаркую волну желания, и замирание сердца…

— Мы наконец-то одни…

— Ты не должен звать меня сюда больше… Ты должен это прекратить.

— Я не могу… Не могу не видеть тебя.

Миа узнаёт это место. Это Бари-ле-Мер. Городок на другой стороне лагуны — место, где среди кедровых рощ и эвкалиптов находятся зимние виллы патрициев.

Ей жарко… И приятно от этих прикосновений…

Она сжала пальцами прутья калитки так яростно, что острые края виноградных листьев вонзились в её ладони, и усилием, от которого закружилась голова, прогнала видение прочь.

О, Серениссима! Да почему же ты так жестока? Ей не нужны такие воспоминания! Она не хочет знать ничего о неразделённой любви маэстро! Она не собирается подглядывать за ним! И тем более чувствовать чужое желание! Ей нужно совсем не это!

— Пожалуйста, пожалуйста! О, Светлейшая, — прошептала она, прислоняясь лбом к решётке и горячо моля о других видениях.

Она не думала что получится, но как ни странно, сегодня Светлейшая оказалась особенно щедра. Голова закружилась и сладкий запах магнолий разлился в сыром воздухе переулка.

В соттопортико темно. Луны нет. Лишь где-то вдали на пьяцца Романа маячит тусклое пятно света от фонарей. Она не видит идущих, но слышит шаги и дыхание одного из них, хриплое, будто рваное. Чиркает спичка и чья-то ладонь прикрывает пламя. Вспышка на мгновенье освещает замок калитки и тут же гаснет. Лицо мужчины скрыто шляпой и поднятым воротником, так что рассмотреть удаётся только нос и руку со спичкой. На тыльной стороне ладони какой-то знак — татуировка или ожог. Круг, а в круге что-то похожее на корону, но часть её закрывает рукав. Сзади мужчины стоит ещё кто-то, но Миа не видит кто.