Ночной взгляд - Дарья Бобылева

– А ночью зачем орал? Бабушке спать не дал, маму разбудил… – продолжала вяло распекать Владю бабушка, макая в чай баранку и покачивая под столом пушистой домашней туфлей. – Ну, что смотришь? Лучше бы…

Бах! – тарелка сделала последний рывок, выскочила из шкафа и разлетелась на бело-синие ломти буквально в полушаге от бабушки. Бабушка вскрикнула и поспешно отодвинулась. Баранка так и осталась у нее во рту, и глаза от испуга тоже стали круглые, как баранки. Владя невольно улыбнулся.

– Что смеешься! – возмутилась быстро пришедшая в себя бабушка, отложила баранку и, кряхтя, нагнулась к осколкам. – Помоги лучше!

Владя послушно подобрал несколько кусочков, но порезал палец и побежал в ванную, чтобы сунуть его под холодную воду. И там, заперев дверь, Владя действительно засмеялся – неуверенно, тоненько. Как бабушка прямо с табуреткой в сторону отпрыгнула! И с баранкой в зубах… Думала, наверное, что это весь шкаф падает. Вон как удивилась, даже ворчать перестала.

И Владя тоже удивился – тому, что от этих простых и, в общем-то, недобрых соображений ему так весело и приятно.

В школе первый урок почему-то долго не начинался. Классы уже затихли, только учительские голоса размеренно жужжали в них, а Полины Васильевны все не было. Дети болтали, смеялись, бегали – до каникул оставалась всего неделя, и учиться сейчас особенно не хотелось. А Владя боялся, что, если он сейчас тоже начнет радоваться свободе – в класс обязательно войдет Полина Васильевна, и отругает в первую очередь именно его. Поэтому он смотрел на часы и считал – вот уже десять минут прошло без ее недовольного цоканья над головой, а теперь – уже пятнадцать. И, возможно, она теперь не успеет вызвать Владю к доске или испепелить метким замечанием за то, что он под ее строгим взглядом беспокойно ерзает на стуле. А у доски он оказывался часто, и не ерзать, кожей чувствуя недовольство учительницы, тоже не мог.

Наконец за стеной послышался топот, и в класс с шумом влетела незнакомая толстенькая девочка.

– Полины Васильны не будет! – выпалила она. – К вам сейчас Катерина Сергевна придет! А Полину Васильну осы закусали! Она прям вот так вот вся распухла! Там на чердаке гнездо осиное было, они в квартиру налетели вдруг и закусали! Прям ужас! И Полину Васильну в больницу положили!

Екатерина Сергеевна была учительница рисования, кудрявая и мирная.

– Ура! – завопил безжалостный класс.

А Владя с удовлетворением подумал: ведь это очень больно, когда тебя кусают осы. Важная Полина Васильевна, наверное, визжала и плакала, как сам Владя, когда его прошлым летом оса тяпнула.

Екатерина Сергеевна, недолго думая, раздала всем краски и велела нарисовать маму или папу. Владя стал рисовать бабайку, потому что это было гораздо интереснее. Мордочка у бабайки получилась страшная и зубастая, но зато благодарный Владя одел ее в ленты и кружева. Он ведь уже понял, что это именно бабайка вытолкнула тарелку из шкафа, чтобы его повеселить.

– А это кто? – подняла брови Екатерина Сергеевна, взяв тонкими пальчиками его рисунок.

– Мама, – быстро соврал Владя.

– Ну, Славик… И сам перемазался, и зубы маме вон какие нарисовал.

– Я Владя, – поправил он и насупился.

А портрет бабайки заскользил между пальцами учительницы. Она перехватила его поудобнее, и острый краешек бумаги впился ей в мизинец, рядом с матовой скорлупкой ногтя. Быстро побежала, утолщаясь книзу, красная ниточка, и Екатерина Сергеевна, поспешно отложив рисунок, сунула мизинец в рот.

– Вот тебе, – одними губами шепнул Владя, когда она отходила от парты, и затылок приятно защекотало: это мелкие волоски поднялись дыбом от удовольствия.

Дома Владю ждали новости: во-первых, сам собой отключился телефон, и теперь в трубке вместо гудков было слышно только пощелкивание и шелест, как будто на том конце провода – ночной осенний парк. А потом у бабушки взорвался телевизор – ну, то есть она так говорила, страдальчески комкая лицо, а на самом деле на задней панели аппарата просто что-то вдруг хлопнуло, вместе с пылью вверх полетело некоторое количество искр, и телевизор затих.

Телефоны, как выяснилось, перестали работать во всем доме, и никто не знал, когда починят. Сосед Женя, не то чтобы телемастер, но человек знающий, посмотрел на умолкшее вместилище мексиканских сериалов и сказал, что аппарат, скорее всего, сдох с концами. Расстроенная и заскучавшая бабушка отправила маму на улицу, чтобы она позвонила из таксофона жившей на окраине тете Маше и позвала ее в гости. Вечера в тишине, без сериала и телефонных разговоров бабушка себе представить не могла.

Толстоногой тете Маше Владя так и не простил обвинения в том, что он не любит дедушку. Вспоминая ее слова, он зажмуривался от стыда и обиды и шипел себе под нос:

– Это ты… это ты дедушку не любишь! Дура! Сова! Злая!..

Тетя Маша, и вправду похожая на сову, была тетя-правдоруб – никогда не считалась с тем, кому и что говорит, и гордилась своей прямотой. Она и раньше отмечала при Владе, какой он слабенький, и капризный, и избалованный – понятное дело, единственный ребенок в семье. А Владя смотрел исподлобья и запоминал…

Владя забился в бывший дедушкин кабинет, рассеянно почитал заданный на завтра рассказик, раскрыл тетрадку, но голова не работала. Он полез в ящик стола, но тут же вспомнил, что мама забрала дедушкины карты. Владя подпер голову руками, уставился в окно и протяжно вздохнул.

Со шкафа вдруг полетели хлопья пыли, зашуршало, будто какая-нибудь мышь-альпинистка забралась туда в поисках съестного. И на ковер спрыгнул маленький красный мячик. Владя помедлил, но все-таки подошел посмотреть. Мячик был старый, потершийся, довольно тяжелый – чей-то чужой, у него такого никогда не было. Владя несколько раз стукнул им об пол – мячик прыгал высоко и звонко, – а потом прицелился и закинул обратно на шкаф. Мячик покатился к стене, там вдруг лихо подскочил и снова полетел на ковер. Повеселевший Владя попробовал еще раз – и опять получил мячик обратно.

– Ты слезай, – тихонько позвал Владя. – Я тебя уже почти не боюсь, правда…

За спиной у него зашуршало и хлопнуло. Владя подпрыгнул от неожиданности, потом обернулся – сзади ничего не было. Просто старый фотоальбом упал со своей полки.

– Что ты пугаешь? – Владя кинул мячик на шкаф. – Ты слезай.

Мячик вернулся так стремительно, что чуть не угодил Владе в лоб. Владя засмеялся и тоже изо всех сил запустил им в невидимую бабайку.

Они играли долго, пока Владя совсем не устал. Он прилег на диван отдохнуть – совсем немножко, ведь он был уже взрослый и не спал днем, – как-то незаметно завернулся в покрывало, на секундочку закрыл глаза…

И оказался на улице, смутно помня, что до этого преодолел сопротивление оконного стекла – как сквозь пленку прошел, и во рту остался привкус пыли. Стоял один из тех теплых весенних вечеров, когда кажется, будто не идешь по улице, а плывешь в молоке. Малышня возилась в песочнице, мамы на лавках обсуждали свое, важное, размеренно шевелились мягкие губы. А Владя смотрел на этих чужих теть и видел – вот эта всем хвастается, а внутри грустная-грустная, что-то когда-то случилось и обуглило ее навсегда. А другая не здесь хочет сидеть, а гулять с дядей, только не с дядей Левой из второго подъезда, мужем своим – Владя и понять не успел, откуда он это знает, просто протянулась быстрая блестящая ниточка, – а с другим дядей, совершенно неизвестным. А третья молчит, читает книжку и думает: «Так бы и придушила вас всех», причем непонятно, кого бы она придушила – тех, про кого читает, других теть или, может, тех, кто галдит в песочнице и лупит друг друга совочками.