Ночной взгляд - Дарья Бобылева

Тут Владя заметил, что под лавкой катается красный мячик, и как только он приближается к ногам какой-нибудь тети – все с ней сразу становится ясно. «Бабайкин мячик, – подумал Владя. – Бабайка все видит, все про всех знает». И в самом мячике было сейчас что-то живое, беспокойное, игривое и в то же время как будто недоброе, обугленное изнутри, как та хвастливая тетя.

В арку вкатился маленький грузовичок, бодро проехал по двору и, попав колесом в лужу, плеснул грязной водой в сторону лавки. Мамаши, хоть их и не задело, повскакивали, возмущенно затрещали. Владя засмеялся и тут же помрачнел, потому что вслед за грузовичком во двор въехала тетя Маша. То есть, конечно, вошла, но казалось, что въехала – так напористо и ровно она вела свое колоколообразное тело между двух объемных сумок. Увидев ее круглые глаза, на все смотревшие с совиной бесцеремонностью, Владя поежился. Тетя прошла по двору, остановилась у подъезда, передохнула. Ухватила сумки поудобнее и стала подниматься по ступенькам.

Мячик подскочил к Владе, повертелся вокруг, как нетерпеливый щенок. Владя поднял его и почувствовал, как он трепещет в ладонях.

Тете Маше осталось преодолеть последнюю ступеньку.

– Пусть не приходит к нам, – шепнул Владя.

Мячик вдруг стал горячим, что-то мелькнуло у Влади перед глазами – как будто воздух сгустился и потемнел на мгновение, и прозрачная вертикальная тень метнулась к тете Маше.

Владя успел почувствовать, как от тени явственно пахнуло цветочным мылом – и это так его удивило, что он пропустил тот момент, когда тетя Маша потеряла равновесие. Она взмахнула руками, словно подъездное крыльцо закачалось под ней, сумки покатились вниз по ступеням, а следом за ними с неожиданно тонким криком рухнула и сама тетя Маша.

Владя проснулся, но крик не умолкал – это причитали в коридоре мама и бабушка. Из их слов Владя быстро разобрал, что к чему: тетя Маша действительно упала с крыльца, сейчас сидит на улице, у подъезда, потому что сильно ушиблась и не может подняться наверх, а мама собирается вести ее в травмпункт. Травмпункт был в соседнем доме.

«Не смогла прийти! – возликовал Владя. – Я сказал – и не смогла!»

Владя тоже выскочил в коридор, ему захотелось принять участие в этой птичьей суете – ведь произошло событие, это было интересно.

– А что с ней? – пристал он к маме, которая торопливо надевала туфли. – Она ногу сломала? Ногу сломала, да?

Лицо у него было такое радостное, что мама опешила:

– Владя, ну что ты…

– Какой злой ребенок! – всплеснула руками бабушка.

И Владя действительно разозлился.

– Я не ребенок! – закричал он. – Я Владя!

Но тут же испугался, попятился и ткнулся пяткой в знакомый красный мячик – или мячик, потихоньку откуда-то выкатившийся, сам ткнулся ему в ногу. Владя подобрал мячик и убежал обратно в бывший кабинет.

– Нет, ты слышала? – повторяла за дверью бабушка. – Ты слышала?

Мама ей не ответила. Она молча обулась наконец и ушла.

Отсидеться в дедушкином кабинете до возвращения мамы Владе не удалось – очень захотелось есть. Он высунул нос в коридор – вроде тихо. Можно утащить с кухни баранок или бутерброд с сыром. Он на цыпочках прокрался в кухню – и увидел бабушку, которая стояла у плиты и что-то мешала в кастрюле.

Владя замер, ожидая, что его сейчас как следует отругают. Но бабушка даже не смотрела на него и молчала. Тогда Владя открыл холодильник, взял хлеб, сыр и стал, посыпая линолеум крошками, сооружать себе бутерброд. Потом, совсем успокоившись, забрался на табурет, подтянул под себя одну ногу и приступил к еде. Бабушка молча плеснула в тарелку борща и со стуком поставила перед ним. Лицо у нее было скорбное, как обычно, но вроде не злое.

Владя попробовал борщ, обжегся, еще раз покосился на бабушку – не ругается, не ворчит, наверное, забыла. И, окончательно поверив в то, что сейчас у них перемирие, все-таки задал не дававший ему покоя вопрос:

– Ба, ну так тетя Маша сломала ногу или нет?

Он вовсе не был злым и бессердечным ребенком, просто перелом был травмой его мечты. Одноклассники, сломав руку (лучше правую) или ногу, неделями прохлаждались дома, им дарили игры и книжки, а сам Владя, сколько ни стукался, ни падал отовсюду – даже палец ни разу не сломал.

Бабушка метнулась к столу и сильно шлепнула Владю по губам:

– Бессовестный! Никого тебе не жалко! Мать родная заболеет – и ее не пожалеешь! Только себя и любишь, выморочный! Был бы дед жив, он бы тебе всыпал!

Нижняя губа поцарапалась о зуб и сразу вспухла. Пунцовый Владя, не поднимая глаз, водил ложкой в борще. В горле упругим шариком застряла обида, а слезы почему-то никак не шли, и обида сохла, жглась. Врет, врет бабушка про деду, он бы никогда не всыпал. И это слово «выморочный» – грубое, злое, старое, откуда оно вообще, и что это значит, и почему от него так обидно, что хочется даже не плакать, а рычать…

Бабушка подняла кастрюлю с бурлящим борщом, чтобы убрать ее с конфорки, переступила с ноги на ногу, и под пятку ей ловко прыгнул красный мячик. Она как-то по-балетному взлетела над полом – совсем невысоко, правда, – кастрюля опрокинулась, и весь дымящийся жгучий суп, с золотыми плевочками жира, выплеснулся бабушке на живот и на ноги. И на руки тоже попало, потому что борща было много – на три дня.

Бабушка не упала, а неуклюже села на пол, и с визгливым воем заплакала. Она здорово обожглась – на порозовевшей, глянцевитой коже сразу начали вспухать пузыри. К халату прилипли колечки лука, куски картошки и моркови. Борщ капал с бабушки на линолеум, а она так скомкала белое лицо, так жалобно тянула бесконечное «о-ой го-о-осподи-и», что задыхающийся от сочувствия Владя подскочил к ней и предложил единственное, что пришло в голову:

– Давай я подую!

– Уйди! – зарычала бабушка и оттолкнула Владю липкой горячей рукой. – У-уйди, гаденыш! Ой го-о-осподи-и… – снова затянула она по-деревенски тоскливо, но Владя ее уже не жалел.

«Догадалась, что это я бабайку попросил!» – вспыхнуло у него в голове.

Он вдруг испугался, что бабушка умирает, и ему сейчас придется бежать на улицу, звонить по таксофону в «скорую». Ведь он совсем не хотел, чтобы она умерла и чтобы его потом ругали, что это из-за него, он злой, все не так делает, и дедушку не любил… А бабушку было уже совсем не жалко, и в «скорой» чужие люди, говорить с которыми по телефону Владя стеснялся до судорог в ногах.

И тут в замке заскрежетал ключ – мама вернулась. Владя облегченно выдохнул, и на этом выдохе, вспомнив вдруг «гаденыша», и как бабушка оттолкнула его, жалеющего, выпалил:

– Так тебе и надо!

И, сопровождаемый взрослыми и неожиданными бабушкиными ругательствами, убежал в бывший кабинет.

Мама плакала, поливала бабушку холодной водой, все пыталась снять с нее халат, но уже пришедшая в себя бабушка не давала ей расстегивать пуговицы и требовала «скорую». Бабушка тоже плакала и повторяла, что это Владя виноват, бросил ей под ноги какой-то мячик, когда она с кастрюлей стояла. Мама непонимающе мотала головой: она привыкла, что у бабушки с внуком отношения, мягко говоря, так себе. Но не мог, не мог Владя сделать это нарочно, да еще и сказать «так тебе и надо», он же нормальный ребенок. Просто неудачно сложилось, в этом доме все часто складывается неудачно…