Двойной запрет для миллиардера - Тала Тоцка

и обхватываю руками лицо Марка. Ладони покалывает от щетины, меня на миг выбрасывает в другую реальность. Неужели я его больше не увижу?

— Возьми меня с собой, Марк, пожалуйста, — издаю короткий всхлип, Громов ловит его губами.

— Не могу, малыш. Не хочу привести тебя в семью, которой может что-то угрожать, не хочу так тобой рисковать. Но как только мы убедимся, что семья Громовых в безопасности, я тебя заберу.

От одной мысли, что я когда-то стану Громовой, внутри взрываются фейерверки.

— Я? — растерянно переспрашиваю Марка. — Я буду Громовой?

— Только Громовой. Надеюсь, твой папа не потребует, чтобы я становился Ангелисом? — он смеется, и на миг мне становится жаль папу. И маму. А еще жаль терять свою фамилию.

Она мне всегда нравилась. Благодаря ей я у папы, мамы и всех бабушек с дедушками с самого рождения не Карина, и даже не Каро, а Ангелочек.

Но только на миг. Потому что выйти замуж за Марка Громова это не просто мечта, а мечта несбыточная. И когда сбываются несбыточные мечты, это я вам скажу ощущение, которое словами просто не передать.

Марк прав, ему пора возвращаться. Как бы мне ни хотелось, прятаться вечно бессмысленно. А может даже опасно. Если с его родителями что-то случится, пока он отсиживается у меня, Марк этого ни за что не простит.

Ни себе, ни мне.

— Ну что, мы прощаться будем, малыш? — шепчет в висок Громов, прикусывает ушко и приподнимает за бедра. Он такой сильный…

— Только при условии, что ненадолго, — шепчу в ответ и первой приникаю губами к его горячим губам.

***

— Здесь ты меня высадишь и уедешь, а я останусь ждать, — говорит Марк, растирая глаза. Они у него красные в точности как у меня. Я как посмотрела в зеркало утром, прям отшатнулась.

Это мы так прощались. Всю ночь. Болит все, что принимало участие в процессе провожания Марка. То есть, каждая клеточка тела. Но это ничто по сравнению с тем, как болит сердце.

Я привезла Громова к тому же месту, где произошла авария. Сейчас о ней напоминает только сломанное дерево на краю обрыва.

Теперь он хочет, чтобы я уехала.

— Ни за что, — отсекаю тоном, не допускающим возражений. — Я тебя не оставлю.

— Нет, ты уедешь, Карина, — Марк сводит брови на переносице, и я начинаю хлюпать носом.

Не Каро. Не малыш. Карина…

Марк теряется и тянет меня к себе на пассажирское сиденье.

— Малыш, ну что ты снова плачешь? Я не хочу, чтобы этот человек тебя видел. Я вообще не хочу, чтобы о тебе знали пока не буду уверен в твоей безопасности.

Он мне за ночь это сказал несчетное количество раз. Он выучил мой номер телефона наизусть и постоянно повторял, чтобы не забыть.

— Хорошо, — позволяю Марку вытереть мне щеки и поцеловать глаза, — выходи.

Громов с подозрением воспринимает такую покладистость, но это не мешает ему накрыть мои губы. Прощание выходит долгим и мучительным, для меня так точно. Да и для Марка, судя по его виду, тоже.

Он в последний раз целует, прикусывает губу, снова зацеловывает и выбирается из пикапа. Я посылаю воздушный поцелуй, срываюсь с места, и направляю пикап в сторону улавливающего тупика. Разгоняюсь по максимуму.

— Я смогу, я сделаю… — шепчу, глотая злые слезы, градом катящиеся по лицу, — вот увидишь, Марк.

Вот и тупик. Несусь по полоске гравия, с трудом подавляю желание зажмуриться и перелетаю через насыпь из камней. Умудряюсь относительно удачно приземлиться и вырулить так, чтобы не врезаться в деревья. Но ведь я сейчас и не прячусь.

Выпрыгиваю из машины и бегу по тропинке обратно. Пробираюсь через густой колючий кустарник, жалея только о том, что не взяла брезентовую папину ветровку. Не посекла бы так руки. Но за кустарником виднеется крутой каменный выступ, и когда я на него взбираюсь, вижу вдалеке Марка, присевшего на камень.

Сразу на глаза наворачиваются слезы. Марк сидит, уперевшись руками в колени, а я беззвучно реву, закусив ладонь. Как же я его люблю, просто невыносимо.

Через какие-то пять минут мимо меня со стороны города проносится серебристый внедорожник, и сердце подсказывает мне, что это за Марком.

Так и есть. Автомобиль притормаживает напротив него, разворачивается и подъезжает вплотную к камню. Открывается дверь, и даже отсюда видно, как оживает лицо Марка.

Шумно выдыхаю и только сейчас понимаю, что все это время, пока внедорожник проезжал расстояние от меня до Громова, я просто не дышала.

Марк открывает дверцу со стороны пассажирского сиденья и садится в салон. Автомобиль разворачивается в сторону города, а я некоторое время еще сижу в машине, тщетно борясь со слезами.

Мне ничего не хочется. Хочется сидеть на этом месте и рыдать до глубокой старости. Но я не могу, завтра придут Яннис с Менелаем, я должна выплатить им заработную плату. А еще съездить в поселок, пополнить запасы еды. И я собиралась заглянуть к дяде Андронику.

Вытираю локтем глаза, вцепляюсь в руль. Восстанавливаю в памяти все команды, которые отдавал Громов, когда я выезжала отсюда в прошлый раз.

Мотор ревет диким зверем, уверенно направляю пикап на груду камней. Давлю на педали, проговариваю вслух всю последовательность действий. И только когда вылетаю на дорогу равнодушно отмечаю, что ладони у меня даже не влажные. Ну может совсем чуть-чуть.

Глава 14

Карина

На трассе еще держусь, а как только сворачиваю на дорогу, ведущую к заправке, совсем раскисаю.

Как на заказ, точно под стать настроению, набегают тучки и заряжает дождь. Мелкий, не проливной. Раньше я любила такой дождь, а сейчас мне все равно. И если бы солнце светило, тоже было бы все равно.

Ничего меня не радует. Порадовал бы звонок или сообщение, но мы с Марком договорились, что пока он не удостоверится в безопасности семьи, даже писать мне ничего не будет.

Дождь барабанит по крыше и стеклам, стеклоочистители мерно разгоняют струи воды, а я еду и думаю. Как может незнакомый мужчина стать настолько близким и родным за какие-то две недели? Разве это нормально?

И не могу не думать о том, стала ли я близкой и родной для Марка. Незаменимой. А еще о том, насколько его хватит.

Для меня вопрос верности Марку вообще не стоит. С тех пор, как я в него влюбилась, других парней я просто не замечала. Они для меня перестали существовать. Теперь и подавно. А на обоих Громовых, где бы те ни появились, девушки слетались словно пчелы на