Пусть ты умрешь - Питер Джеймс

Так оно и было.

Мой день уходит… Твой знак на мне остался…

Сердце откликнулось болью. Брайс. Да, он оставил свой знак, как никто другой. Она верила, что встретила мужчину, с которым проживет жизнь до конца.

Черт возьми, Брайс, что же случилось? Почему? Почему ты это сделал? Почему с самого начала не рассказал правду? Может быть, все вышло бы иначе.

Ей вдруг почудился запах гари. Светофор переключился на зеленый, и машины впереди тронулись с места. Рэд убрала тормоз, переключилась с нейтральной на первую и придавила педаль газа. Но двигатель заглох. Сзади кто-то просигналил. Она подняла руку — мол, извините — и повернула ключ. Мотор заурчал, потом заскрежетал и остановился. За спиной у нее поползли змейки дыма.

Черт. Черт. Черт.

Еще больше дыма, кислого, вонючего, повалило снизу.

Сзади снова просигналили, уже настойчивее, нетерпеливее.

Рэд закашлялась. Мысли заметались в панике. Дым сгущался. Она распахнула дверцу и тут же услышала тошнотворный хруст — промчавшийся мимо белый фургон едва не снес ее начисто, но почти сразу же скрипнул тормозами и остановился. Рэд вывалилась на дорогу в облаке дыма. Еще одна машина вильнула и остановилась.

— Что еще за игры? — крикнул кто-то, и до нее дошло, что это шофер фургона. — Ну ничего себе, — присвистнул он, увидев дым. — Секундочку, милая, у меня огнетушитель.

Что-то захрустело.

Водитель сбегал к фургону и быстро вернулся с небольшим огнетушителем.

— Откроешь капот?

Рэд вытащила ключ из зажигания, подбежала к заднему замку, всадила ключ и надавила на кнопку. Дым поднимался от радиатора.

— Открывай! Только медленно и осторожно!

Рэд приподняла крышку на несколько дюймов. Дым валил с обеих сторон.

— Вызывай пожарных! — крикнул водитель фургона, поднимая крышку выше.

Словно загипнотизированная, она смотрела, как его накрывает дым. Потом опомнилась, подбежала к дверце, просунулась внутрь, схватила сумочку, достала телефон и набрала 999.

Водитель фургона — невысокий, полный мужчина за сорок — направил пенную струю на двигатель.

— Экстренная помощь. Вам какую службу? — поинтересовался бесплотный голос.

— Пожарную, — прохрипела Рэд. — У меня машина загорелась.

Языки пламени вырывались из моторного отделения. По обе стороны от них остановились машины, но Рэд как будто и не замечала их. Из притормозившего автобуса выскочил и подбежал к ней какой-то парень с еще одним огнетушителем. Теперь уже двое заливали двигатель пеной, но огонь только разгорался. Пламя рвалось вверх, вынуждая людей отступать.

В ожидании пожарных Рэд в ужасе наблюдала, как ее автомобиль превращается в огненный клубок.

Воскресенье, 27 октября

У себя на складе Брайс Лорен переключил мобильный Рэд на громкую связь и начал открывать ящик с фитилями медленного горения, полученный в начале недели из Китая.

Бедняжка Рэд. Ты, похоже, сильно расстроилась из-за машины. Нужен подарок, да? Думаю, подарок тебя взбодрит. Милый такой подарочек, который ты прихватишь с собой в могилу.

Воскресенье, 27 октября

Коттедж «Понд» представлял собой длинный, узкий, крытый соломой дом с низкими потолками, относящийся, по крайней мере частично, еще к тюдоровским временам. Располагался он на извилистой сельской дороге к северу от Хенфилда, маленького городка в восьми милях к северу от Брайтона. «Понд» был и оставался для Рэд настоящим домом и — порой — убежищем.

От дороги коттедж закрывала высокая стена аккуратных тисов, верхушки которых украшали фигурно выстриженные птички, предмет едва ли не маниакальной заботы ее отца. С тыльной стороны к нему подступал ухоженный сад с прудом для уток, посредине которого красовался миниатюрный островок, а дальше расстилалась лужайка площадью в акр, откуда открывался вид на уходящие к горизонту сельскохозяйственные угодья. Со времени выхода в отставку отец Рэд, юрист-консультант по семейным делам в Брайтоне, делил время между работой в саду и хождением по прибрежным водам на небольшой парусной яхте «Рэд Марго». Названная в честь дочерей, яхта была настоящей страстью родителей. В детстве сестры провели на борту немало уик-эндов и каникул, иногда не по собственной воле, иногда с удовольствием исследуя порты Девона, Корнуолла, Нормандии, Бретани и островов Канала.

Рэд радовалась, что родители так увлечены садом, и сам вид дома, даже в дождь и под хмурым небом, добавил ей бодрости. Не радовала лишь перспектива встречи с сестрой и ее жалким супругом. А ведь они с Карлом планировали ленивое воскресное утро в постели и поездку в один из его любимых загородных пабов — «Гриффин» во Флетчинге или «Кот» в Уэст-Хоутли, а может, в «Ройял оук» в Уайнэме.

В этот визит Рэд сильнее, чем обычно, ощущала себя неудачницей. Она расплатилась с таксистом, достав деньги из кошелька дрожащими руками и оставив большие чаевые — в знак признательности за доброту и сочувствие. Все еще потрясенная случившимся, она вышла из машины, поспешила к двери и вынула из сумочки ключ, понимая, что безнадежно опоздала к воскресному ланчу. На часах было без четверти три, а отец всегда четко следил за тем, чтобы к столу садились ровно в час пополудни.

Когда Рэд вошла в объединенную с кухней столовую, все — родители, сестра и ее противный муженек Рори — уже разместились вокруг дубового стола и ели яблочный пирог с кремом. От плиты шло приятное тепло, камин в гостиной дышал уютным запахом поленьев.

— Бедняжка, — встретила ее мать. — Такая неприятность. Извини, что начали без тебя, но не пропадать же ягнятине.

Рыжеволосая, в мешковатом свитере и джинсах, она и в свои шестьдесят с небольшим оставалась очень привлекательной женщиной. Ну как же так можно, раздраженно подумала Рэд. Уж за столько-то лет могла бы запомнить, что ее дочь не ест ягнятину! Давным-давно, когда Рэд было девять лет, они попали в «пробку» и долго стояли за грузовиком, везшим ягнят в Шорэмскую гавань. С тех пор она категорически отказывалась есть ягнятину. Тогда же она принципиально стала вегетарианкой, и хотя теперь, иногда и с неохотой, ела мясо, потому что того требовал организм, баранина оставалась запретным блюдом.

Бездумный комментарий задел и без того натянутые нервы. Рэд сердито уставилась на мать. Почему она не зарубит себе на носу, что ее дочь не имеет ничего против плавников, но решительно отвергает мех, рога и копыта. «Для меня, мама, баранина не существует с тех пор, когда кто-то убил и пустил на отбивные ягненка», — едва не сказала она, но удержалась. Устраивать сцену не было ни настроения, ни сил.

Отец — как всегда, растрепанный, в бесформенных штанах, парусиновых туфлях и шетландском свитере поверх полушерстяной рубашки — уже стоял рядом, протягивая бокал шампанского.