Граф Остерман - Николай Иванович Павленко

II, приведшая к его кончине. Информация, заложенная в этих источниках, позволяет судить о состоянии отечественной медицины тех лет, о трудностях, испытываемых врачами прежде всего при установлении диагноза.

Петр II заболел 6 (17) января 1730 г. Английский резидент К. Рондо 29 декабря 1729 г. извещал двор, что «его царское величество, пользуясь прекрасным здоровьем, почти ежедневно развлекается охотой», а спустя две недели, в депеше от 12 января 1730 г., сообщал что царь «заболел и опасаются, как бы у него не открылась оспа — ходят слухи, будто она уже обозначилась». В депеше, отправленной три дня спустя, другой дипломат, Уард, располагая более точными сведениями, писал: «Болезнь его величества оказалась оспой». По его сведениям, «дня два-три тому назад он был в большой опасности, но затем оспа сильно высыпала и государь на пути выздоровления». До ночи 17 (28) января все надеялись на благополучный исход болезни.

Однако в этот день больной был подвергнут жестокой лихорадке, вызвавшей опасение, что больному угрожает смерть. 18 (29) января самочувствие царя ухудшилось настолько, что, когда ему принесли на подпись завещание, он оказался не в состоянии его подписать и у него отнялся язык. Последнее распоряжение, которое сделал мальчик-император, на минуту выйдя из беспамятства, было: «Закладывайте лошадей. Я поеду к сестре Наталии!» После непродолжительной агонии он испустил дух в половину второго ночи.

Глава седьмая. А. И. Остерман и «затейки верховников»

После кончины Петра II события при дворе начали развиваться непредсказуемо.

Когда стало ясно безнадежное положение императора, в голове у князя Алексея Григорьевича Долгорукова созрела мысль вручить скипетр своей дочери Екатерине, помолвленной с Петром II. Он пригласил родичей к себе в Головинский дворец и заявил им: «Император болен и худа надежда, чтоб жив был: надобно выбрать наследника». Василий Лукич спросил: «Кого вы в наследники выбирать думаете?» Князь Алексей Григорьевич указал пальцем на потолок — на втором этаже проживала его дочь — и ответил: «Вот она». Эту мысль развил князь Сергей Григорьевич, такой же непримечательный представитель рода, как и Алексей Григорьевич: «Нельзя ли написать духовную, будто его императорское величество учинил ее наследницей». Предложение означало призыв к сочинению фальшивого завещания. Против этого предложения выступил фельдмаршал Василий Владимирович, заявивший: «Неслыханное дело вы затеваете, чтоб обрученной невесте быть российского престола наследницей. Кто захочет ей подданным быть? Не только посторонние, но и я, и прочие нашей фамилии — никто в подданстве у ней быть не захочет. Княжна Екатерина с государем не венчалась». Князь Алексей Долгорукий возразил: «Хоть не венчалась, но обручалась». Но фельдмаршал стоял на своем: «Венчание иное, а обручение иное».

Князь Алексей озвучил свой план действий, рассчитанный на поддержку его гвардейскими полками: «Мы уговорим графа Головкина и князя Дмитрия Михайловича Голицына, и если они заспорят, то будем их бить». «Ты, — обратился он к В. В. Долгорукому, — в Преображенском полку подполковник, а князь Иван — майор, и в Семеновском полку спорить о том будет некому».

Лефортовский дворец в конце XIX в. Чб. фотография, Н.А. Найденов, 1883 г. Найденов Н. А. Москва. Соборы, монастыри и церкви. М., 1883

«Что вы, ребячье, врете? — решительно возразил фельдмаршал Василий Владимирович. — Как тому может сделаться? И как я полку объявлю? Услышав от меня об этом, не только будут меня бранить, но и убьют».

Владимир Васильевич счел затею А. Г. Долгорукого столь авантюрной и неосуществимой, что в знак протеста покинул собрание.

Несмотря на сомнения своих родственников А. Г. Долгоруков составил подложное завещание якобы составленное Петром II в пользу своей дочери, а его сын Иван, знавший «руку Петра», подделал подпись умершего царственного отрока. Однако никто не поверил этому завещанию и не стал всерьез обсуждать кандидатуру Екатерины Долгоруковой.

Сановникам из Верховного тайного совета самим довелось решать нелегкий вопрос, кому вручить корону. На нее могли претендовать несколько кандидатов: первая супруга Петра Великого Евдокия Лопухина, вызволенная из сурового монастырского заточения ее внуком Петром II и проживавшая в Москве, где сменила унылую и скудную жизнь на роскошную — на ее содержание было ассигновано 60 тысяч рублей в год.

Владеть короной имели право две дочери единокровного брата Петра Великого Ивана (Иоанна) V Алексеевича: вдова герцога Курляндского Анна Иоанновна и ее старшая сестра Екатерина, супруга герцога Мекленбургского. В голштинской столице Киле находился еще один наследник — 2-летний кузен умершего царя и внук Петра I Карл Петр Ульрих, сын старшей дочери Петра Великого и Екатерины I (будущий Петр III). Его мать Анна Петровна, герцогиня Голштинская, умерла после родов в 1728 г. Ее младшая сестра Елизавета Петровна также располагала правом водрузить на свою голову императорскую корону, о чем напомнил вице-президент Синода Феофан Прокопович. Из названных претендентов в России на тот момент проживали не только Елизавета Петровна, но и первая супруга Петра Великого Евдокия (урожденная Лопухина) и Екатерина Мекленбургская с 12-летней дочкой, принцессой Елизаветой Катариной Кристиной (будущей правительницей России (1740–1741) Анной Леопольдовной).

Неизвестный художник (И.П. Людден?) Портрет Екатерины Алексеевны Долгорукой. 1729. Холст, масло. Из собрания Ф.М. Плюшкина. Псковский музей

Испанский посланник де Лириа 19 (28) января 1730 г. доносил о существовании четырех «партий», каждая из которых располагала кандидатами на трон, первая — принцессы Елизаветы, дочери Петра I; вторая — царицы, бабки настоящего царя; третья — невесты, княжны Долгорукой; четвертая — сына герцога Голштинского.

По справедливому мнению, «партия» герцога имела предпочтительные права на трон, но ее сторонники были немногочисленны. «У принцессы Елисаветы сторонников несколько больше, но и они также не сильны». Самую сильную «партию» составляли, по мнению де Лириа, сторонники царицы бабки и невесты. Эта оценка ситуации испанским посланником, как подтвердили последующие события, оказалась ошибочной.

В пять утра 19 (30) января 1730 г. в Кремле собрался Верховный тайный совет, на который был приглашен генералитет. На заседании обсуждался вопрос о преемнике покойного императора. Бразды правления в Верховном тайном совете взял в свои руки до этого державшийся в тени старейший его член князь Дмитрий Михайлович Голицын.

Среди членов Верховного тайного совета Голицын отличался не только возрастом, но и образованностью. По свидетельству К. Рондо, «он был человеком необыкновенных природных дарований, развитых работой и опытом. Это человек духа деятельного, глубоко предусмотрительный, разума основательного, превосходящего всех знанием русских законов и мужественным красноречием; он обладает характером живым, предприимчивым, исполнен честолюбием и хитрости, замечательно умерен