Падь - Жанна Штиль

— Дьявол тебя бери! — гаркнул он, пиная Бруно по раскинутым ногам, выдирая из-под него одеяло. — Развалился!

Командующий, сонно потирая глаза, бессмысленно смотрел на хозяина, пытаясь понять, что тот говорит. Затем потянулся, довольно улыбаясь:

— Что случилось, Герард?

— Хм, я вижу хорошо вам здесь всем, — приблизившись вплотную к другу, присел на корточки. — Девчонку-то проспали. — Ехидная улыбка исказила его лицо.

Бруно, вопросительно глядя на графа, пошарил ладонью около себя, где с вечера была иноземка.

Услыхав шум, из-за ели показались два воина.

Сиятельный утвердительно кивнул:

— Что я говорил? Девчонка сбежала, — злым взором сверлил стражников.

— Не может этого быть! — изумлённо всматривался в лицо хозяина Ра́бан. — Я глаз не смыкал. Женщина никуда не отлучалась. — В поисках поддержки второго воина, развернулся к нему. Тот утвердительно кивнул:

— Я тоже глаз с неё не спускал.

— Дьявол, — процедил рыцарь, обтирая лицо. — Не улетела же она.

— Как она вас ещё не прирезала, — коснулся кинжала Бригахбург. Тонко звякнул брелок. Мужчина укоризненно покачал головой, повышая голос: — Ответите…

— Вот же она! — довольный стражник, отступив в тень, указывал на ель, под которой они толпились. На её обратную сторону, где ветви были гуще и опускались ниже, образуя шатёр. Там, раскинув руки, тяжело надрывно дыша, беспокойно спала иноземка. Сбившаяся косынка наполовину закрывала лицо. Порванное платье частично прикрывало ободранные ноги.

Стражники облегчённо выдохнули. Хозяин, когда дело казалось наказания, был суров, но справедлив.

Герард коротко рассмеялся. Они с командующим, присев около неё, зашептали.

— Смотри, какие раны, — указал Бруно на ноги Наташи.

— Будто тянули по острым камням, — кивнул его сиятельство, отворачивая косынку с лица упрямицы, касаясь ладонью её щеки.

— Или катало под водой по камням.

— Она что-нибудь тебе сказала?

— Сказала, что упала в реку, и её снесло сюда.

— Где упала?

— Не помнит, ударилась головой, — смотрел рыцарь на подрагивающие ресницы медноволосой. В тени её лицо казалось особенно бледным.

— Что ещё говорила? Кто она?

— Не говорила. Или не помнит, или не хочет рассказывать. Сказала, что никого нет. Сирота.

— Ты с ней будь обходительнее. Надо узнать о ней, как можно больше. Она из благородных.

— Лучше бы ты меня об этом не просил, — поморщился Бруно. — Не умею я втираться в доверие.

— Несите её в телегу. Похоже на огневицу.

Один из воинов, находящийся в некотором отдалении, услыхав «огневица», встрепенулся:

— Она, что, преставится?

Мужчины переглянулись, крестясь:

— Всё в руках Всевышнего.

* * *

Пока человек чувствует боль — он жив. Наташа снова чувствовала боль во всём теле. Оно непонятным образом вздрагивало и колыхалось из стороны в сторону. Больше всего болела голова сзади. Хотелось сжать её сильно-сильно, чтобы остановить эту всепоглощающую боль. Ко всему примешивался мягкий стук копыт лошадей. Она застонала.

Утро было в разгаре. Луч солнца, несмело коснулся бледного лица, лаская его. Веки дрогнули, и девушка с трудом разлепила глаза. Высоко над головой, смыкаясь ажурными кронами, деревья образовывали лесной полог. Лес был старый. Молодые деревца почти не встречались.

Поняла, что находится в телеге и, несмотря на то, что под ней ощущалось что-то мягкое, её нещадно трясёт. Упершись о руку, приподнялась. Обоз медленно двигался по лесной дороге. Место возницы занимал стражник. Его широкая спина частично закрывала обзор. Рядом на коне восседал Кристоф. Увидев, что госпожа очнулась, он гикнул и, пришпорив гнедого, ускакал. Тотчас с другой стороны телеги послышался глухой топот копыт. Сдерживаемый сильной рукой наездника, конь развернулся. Наташа заслонилась ладонью от солнца, рассматривая всадника. Бруно выглядел бодрым и подтянутым.

— Как себя чувствуешь?

Девушка смотрела на него настороженно. Брелока с логотипом «Mazda» на его поясе она не заметила:

— Ещё не поняла, — сипел простужено голос.

В памяти всплыл ночной разговор. Только она не могла вспомнить, как он закончился. Но хорошо помнила, что приняла жаропонижающую таблетку и выбросила остатки лимона.

Рыцарь присматривался к задумавшейся женщине. Её напряжённость и скованность не укрылись от его глаз.

— Скоро будет Старый брод. Будем переправляться.

— Вы ведь в замок едете? — смотрела она на мужчину.

— Куда же ещё? — не понимал он, куда она клонит.

Соскочив с коня, пошёл рядом с телегой.

Девушка села, чувствуя головокружение.

Командующий достал из седельной сумки флягу и завёрнутую в салфетку еду:

— Поешь, — смотрел на тёмные тени под её глазами, на ссадины и синяки, ставшие яркими и теперь более заметными. Представил, как её в водах реки крутило и кидало по камням.

— А мы будем проезжать какой-нибудь город? — иноземка не могла вытащить затычку из фляги.

— Какой город? Зачем тебе? — он забрал ёмкость и, открыв, вернул ей.

— Так я сойду там, — сделала крупный глоток, морщась. Горло саднило.

— И куда ты направишься, — смотрел на неё вопросительно, — в таком виде?

— Мне нужно в Ингольштадт.

Бруно присвистнул.

Наташа удивлённо уставилась на него. Слова гида чётко отпечатались в мозгу: «Ингольштадт — прекрасный романтический город на реке Дунай в восьмидесяти километрах от Мюнхена. Второй по величине город в Верхней Баварии с населением более ста двадцати пяти тысяч жителей. Название Ингольштадт упоминается в документах девятого века, а статус города имеет с тринадцатого». Если это одиннадцатый век, то Ингольштадт уже есть и именно там она сможет найти ответы на свои вопросы.

— Ты из Ингольштадта?

— Не думаю. Но мне кажется, что я упала в воду там. С моста.

Рыцарь шёл рядом, обдумывая услышанное. По его лицу пробегали тени. Он, то хмурился, то удивлённо вскидывал брови. Со стороны казалось, что он мысленно разговаривает с собой.

— Скажу тебе сразу: сейчас мы направляемся в замок графа Герарда фон Бригахбурга. Ты будешь находиться там. По пути нет ни одного города, а одна ты никуда не поедешь — это невозможно.

— Почему?

— Далеко не уйдёшь. Либо тебя съедят… медведи, либо попадёшь в рабство.

Девушка смотрела на Бруно глазами, полными слёз:

— А то, что вы будете удерживать меня насильно в замке — это не рабство?