Тайный заговор - Филипп Ванденберг

— Мне очень жаль, — сказал старик. — К несчастью, это уже невозможно. Вы, наверное, понимаете.

Бродка сочувственно кивнул. Он подумал, что Хильда Келлер умерла, а потому все дальнейшие вопросы неуместны. Однако Келлер вдруг положил конец его догадкам.

— Она в пансионе, знаете ли, — с грустью произнес он. Увидев на лице Бродки недоумение, Келлер продолжил: — Она утратила рассудок. Альцгеймер, понимаете…

— Мне… мне очень жаль, — запинаясь, сказал Бродка. — Извините меня за нескромный вопрос.

Келлер кивнул и, будто о чем-то вспомнив, предложил Бродке присесть. Сам он тоже сел и теперь казался похожим на статую. Старик замер, сложив руки на коленях и вытянув скрещенные ноги.

— Бывают дни, когда она даже меня не узнает. Тогда она передает приветы своему мужу. С таким нелегко смириться.

Как бы глубоко ни тронули Бродку слова Келлера, он в первую очередь подумал о том, что предпринятое им путешествие было напрасным.

— Но может быть, — вдруг произнес старик, — я смогу оказать вам услугу. Подождите немного, я сейчас вернусь.

Келлер исчез и через несколько минут вернулся с пачкой писем в руках, которую протянул Бродке со словами:

— Вот как, вот как. Это письма вашей матушки. Некоторые Хильда сохранила. Не все, конечно. Хильде будет все равно, если я отдам их вам. Наверняка они ей больше не понадобятся.

Встретить столько понимания у старика Бродка не ожидал.

— Вы даже не представляете, какую радость доставили мне, — искренне сказал он, надеясь найти в письмах хоть какой-то намек на таинственную жизнь матери.

— И вот еще что… — произнес Келлер, когда Бродка уже собирался уходить.

— Да? — Бродка насторожился.

— Нет, ничего, — ответил Келлер и, протянув Бродке руку, вымученно улыбнулся.

Во время крайне беспокойного перелета Бродка начал читать письма. Их было двенадцать, между первым и последним — разница в восемь лет.

Письма походили на моментальные снимки жизни Клер Бродки — не самые волнующие события, о которых она рассказывала школьной подруге. Бродка ожидал найти пару-тройку упоминаний о нем, может, жалобы на его отдаленность от матери, но не нашел об этом ни строчки.

Сплошные мелочи и совершенно пустячные вещи, о которых Клер писала в своих письмах, казалось, значили для нее больше, чем жизнь сына. Многое осталось для Бродки загадкой, часто речь шла о людях и событиях, неизвестных ему. Короче говоря, все это было чем угодно, только не намеком на то, что он искал.

Бродка бегло прочитал почти все письма, кроме одного. Над пассажирами зажглась надпись «Пристегните ремни». Самолет боролся с сильной турбулентностью. В салон врывался свежий воздух. Бродка, немало полетавший за свою жизнь, не беспокоился. Он развернул последнее письмо.

На первый взгляд, оно мало чем отличалось от остальных. Письму было всего полтора года, и оно касалось совместных переживаний юности. Похоже, в тот момент Клер находилась в депрессии, поскольку она сетовала на свою «растраченную жизнь», на ошибки и неверные шаги, правда не вдаваясь в подробности. В одном месте она писала: «Когда вчера я увидела этого упрямого старика по телевизору, то не на шутку испугалась».

Упрямый старик? Бродка стал внимательно читать дальше и замер, когда прочитал еще одно, казалось бы, совершенно не имеющее отношение к жизни матери предложение: «Кардинал Смоленски — дьявол во плоти. Большинство людей его типа — не святые, а самые настоящие дьяволы. Как можно поступать со мной так!»

Это имя Бродке уже доводилось слышать. Смоленски был ультраконсервативным кардиналом курии. Бродка покачал головой. Что же, интересно, могло связывать его мать с кардиналом? Одна мысль о том, что мать писала об этом человеке так, словно знала его, казалась ему абсурдной.

Он сложил листок и сунул письмо в сумку вместе с остальными конвертами.

Снова тупик, подумал Бродка, и тихо вздохнул, пристегивая ремни.

По возвращении Бродка обнаружил на лестничной площадке перед своей квартирой Жюльетт. Она сидела на верхней ступеньке и казалась совершенно подавленной. Увидев Бродку, она вскочила и бросилась ему на шею.

— Мой муж обо всем знает, — всхлипнула она. — Я понятия не имею, как ему это удалось… но он все знает о нас. Он убьет нас обоих. Мне очень страшно! — Она спрятала лицо на груди Бродки.

— Ну, до этого наверняка не дойдет, — пытаясь успокоить ее, сказал Бродка. Он прижал женщину к себе и, нежно погладив ее по спине, добавил: — По крайней мере, эта вечная игра в прятки закончилась.

Затем Александр осторожно высвободился из объятий Жюльетт и открыл дверь.

— Заходи и расскажи, как все случилось, — сказал он и только теперь увидел, что Жюльетт с чемоданом.

— Можно я останусь у тебя? — тихонько спросила она. — Я не хочу возвращаться к мужу.

— Ну конечно, — ответил Бродка после секундного колебания. Он взял чемодан в руку и мягко подтолкнул Жюльетт к двери в квартиру.

— Итак, — спросил он, после того как они оба уселись на диван. — Как он узнал?

Жюльетт немного успокоилась. Подперев подбородок руками, она смотрела прямо перед собой. Наконец она перевела взгляд на Бродку и произнесла:

— Я не знаю. Я уже давно ломаю над этим голову, но ничего путного на ум не приходит.

Бродка положил руку ей на колено и задумчиво сказал:

— Еще тогда, во время нашей первой встречи с твоим мужем, я заподозрил, что он просто притворяется. Наверняка он давно обо всем догадался. Вероятно, господин Коллин великолепный актер.

— Он знает абсолютно все, — потерянным голосом пробормотала Жюльетт. — Даже то, что мы хотели пожениться. Ну откуда ему все это известно?

— Может, мы были слишком беспечны. А может, просто недооценили твоего мужа. Я думаю, что он следил за нами обоими.

Жюльетт с недоумением посмотрела на него.

— Но как он узнал, что мы собираемся пожениться? Он даже знает, что сначала противился ты, а потом я. Он сказал, что я подумываю над тем, чтобы отказаться от галереи. Это же никакому шпику не под силу!

— Да уж. Твой муж, похоже, ясновидящий, а никакой не хирург, — сухо заметил Бродка.

— Наверное, так оно и есть. — Жюльетт в задумчивости подошла к окну и стала наблюдать за улицей, где вечерние машины мчались прочь из города.

Бродку гораздо меньше интересовали обстоятельства, при которых профессор узнал об их отношениях, чем сам факт того, что произошло. Теперь Коллин знает обо всем, и, таким образом, жизнь его и Жюльетт принимает новый оборот.

— Он тебя избил или сделал еще что-нибудь нехорошее? — спросил Бродка.

Жюльетт, по-прежнему стоявшая у окна, покачала головой. Затем она прижалась лбом к оконному стеклу и, не оборачиваясь, сказала: