Горькая полынь моей памяти - Наталия Романова

  Дамир улыбнулся в ответ Эле, она прикусила нижнюю губу – до ужаса вульгарный жест, так идущий этой девушке. Ей всё шло: и простые сарафаны из ситца, в глупый цветочек, делавшие из Эли девчушку настолько юную, что Дамиру становилось невыносимо стыдно за собственные мысли и слова, и красное платье в обтяжку с присовокуплёнными лодочками на высоком каблуке, и короткие спортивные шортики с лампасами тоже украшали стройную, гибкую фигурку.

  Он сходил с ума от любого образа Эли, от неё самой, от всего, что было ею.

  – Как ты быстро запомнила, – сделал он комплимент.

  – А что тут запоминать? – Эля пожала плечами. – Прочитала и запомнила, если вкусно, хочешь не хочешь, а запомнишь.

  – Ты, наверное, в школе хорошо училась?

  – Не особо, – снова пожала плечами, на этот раз равнодушно. – Домашку не всегда успевала делать. Доклады задавали, рефераты, презентации, у меня ноут полудохлый, быстрее от руки написать, чем ждать, пока-а-а-а он отвиснет, – весело отвечала Эля. – В колледже тоже самое начнётся, ещё и на электричке каждый день мотаться.

  – А если не мотаться? В городе жить? – колледж был в областном городе, том самом, где был лицей, в котором учились Файзулины, находилась Областная больница и работала санитаркой Эля. А слова Натки никак не шли из головы Дамира.

  – Где же столько денег взять?! – звонко засмеялась Эля. – Вот проучусь годик, присмотрюсь, что и как, устроюсь официанткой, продавцом ночным или сиделкой, где побольше платят, тогда и перееду, - рассуждала она, делясь нехитрыми планами. – А потом получу диплом, медицинская сестра – хорошая профессия, уколы ставить на дому, капельницы, можно на массажистку выучиться или косметолога, копейка на хлеб всегда будет.

  Дамир мысленно обхватывал лицо, укоризненно качал головой, было в этих суждениях восемнадцатилетней девочки что-то от женщины, побитой жизнью, пришибленной усталостью и многолетними обидами.

  Он помнил Натку Иванушкину в восемнадцать лет, других девчонок, они были полны бессмысленных мечтаний, а то и полной пустоты в голове, о «копейке на хлеб» мало кто думал, даже подружка Равиля из неблагополучной семьи. Он знал мечты Каримы: та собиралась стать, ни больше ни меньше, авиаконструктором, работать в самолётостроении, выбрала ВУЗ, куда будет поступать. Инженер, из жопы руки. Справедливости ради, Карима могла легко поступить в этот и любой другой институт, она отлично училась. И если литература или обществознание ей давались не без труда, то математика с физикой шли на ура. В этом они с сестрой похожи.

  Эля не собиралась становиться авиаконструктором, не мечтала быть стюардессой, даже моделью или актрисой кино себя не видела. Продавцом, официанткой, медицинской сестрой – нехитрые, земные планы девушки, которой с восемнадцати лет, а то и раньше (Дамир по-прежнему ничего не знал о жизни Эли на Севере), приходится заботиться о себе.

  Пообедали с душой, просидели за столиком почти три часа, разговаривали. Эля жаловалась на напарницу, злую тётку пятидесяти лет, а Дамир делился планами.

  – Почему ты не хочешь остаться в Штатах? – недоумевала Эля. – Я бы осталась!

  – Проблемы с визой. В Нью-Йорке я работаю по контракту, через год он заканчивается, вернусь домой. Отцу нужна помощь, Назару всего девять.

  – Я бы осталась нелегально, – фыркнула Эля и отправила ролл в рот, с удовольствием пережевала и закатила глаза. У неё очень живая мимика. Смешная, говорящая, выразительная. – И вообще, Равиль, кажется, заместитель твоего папы? Разве он не может заменить тебя?

  – Один из заместителей, – поправил Дамир. – Это семейный бизнес, Эля…

  – Слу-у-у-ушай, а что у него с твоей сестрой? – без всякого перехода брякнула девушка. – Ой, я знаю, что надо молчать, но интересно!

  – Ничего. Пока ещё ничего не решено.

  – Поэтому ты не разрешаешь ему провожать Кариму?

  Они ещё несколько раз выбирались в город вчетвером. Надо бы составлять компанию сестре и Равилю одному, но невыносимо тоскливо. Любая минута без Эли – тосклива. Так что он брал с собой девушку, тем более она, кажется, нормально общалась с Каримой, да и та не смотрела волчонком на подругу брата.

  – И поэтому тоже, – всё, чем прокомментировал Дамир ситуацию. Не скажешь же в самом деле, что уважающая себя девушка не позволит… И семья её не допустит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  – Просто это странно, – Эля покосилась на Дамира.

  – Чего странного?

  – Ну, мне странно. Поморов даже крепостничество не коснулось, на Севере не было крепостного права. У нас собак не привязывали, а вы Кариму как на цепи держите…

  – Никто её на цепи не держит, просто Кариме шестнадцать лет, а Равилю двадцать шесть!

  – Ох, блин, это всё-всё-всё объясняет, – залилась смехом Эля. Дамир сам понимал, насколько глупо выглядит со стороны, но ничего изменить не мог и не собирался. Если Карима выбрала Равиля, а похоже, так и было, для её же блага, чтобы всё шло именно так, как идёт сейчас.

  Юнусов Равиль жёстче лояльного, способного на компромисс и понимание Дамира. Его мать религиозна, и он многое впитал от неё. Дед - турок, от него Равилю досталась восточная внешность, лишь немного сглаженная булгарской и мишарской кровью, бескомпромиссность в решениях и суждениях. Отец же Юнусова был сродни Файзулину-старшему – религиозен и традиционен ровно настолько, насколько это удобно ему здесь и сейчас. Гремучую смесь смешения культур, взглядов и традиций Равиль впитал в себя с младенчества.

  Здесь, сейчас и навсегда ему необходима женщина, которую он будет прежде всего уважать, с безупречной репутацией. Та, что будет его и только его. Не только телом, но и помыслами. Женщина, подходящая ему во всех аспектах. Так что лучше Кариме подстроиться под своего Юнусова, и чем раньше это случится, тем меньше шансов, что благополучию её будущей семейной жизни что-то помешает.

Они остановились на берегу Волги, смотрели, как проплывают белые кучевые облака, отражаясь в обманчиво спокойной глади реки. Эле вздумалось искупаться, погода стояла тёплая, но не жаркая, солнце скорее ласкало, чем палило. Дамир не возражал, он тоже был не прочь окунуться в прохладную воду и поваляться на покрытом мягкой сочной травой берегу.

  Слева и справа от небольшой тихой заводи шумели камыш табернемонтана и рогоз. Эля их постоянно путала и фырчала, что слово «табернемонтана» глупое. У края воды росла острая осока, проведёшь пальцем – порежешься, а сам затон скрыт был от людских глаз. Пешком сюда не ходили – далеко, даже малышня на велосипедах предпочитала мотаться на пляж, который был ближе и песчаный, где спуск удобнее и пологий подход к воде. На машине же не преодолеешь бездорожье, только на УАЗе или на внедорожнике, как у Дамира, а таких на всё село два - у него и у его отца, тот точно по кустам шляться не станет.