Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец - Борис Акунин

Жиржинский бой. Гравюра

С другой стороны, отсутствие у поляков единой армии затрудняло подавление восстания. Пожар вспыхивал то в одном месте, то в другом – войска не могли всюду поспеть. Из-за этого противостояние растянулось на много месяцев. Сложилась странная ситуация, при которой в городах удерживалась царская администрация, а сельская местность в основном контролировалась повстанцами.

На Пасху царь выпустил манифест с призывом к примирению и обещанием полной амнистии всем, кто сложит оружие, а также пообещал полякам новые милости «соответственно нуждам времени», но в ответной декларации Жонда заявлялось, что восставшие удовлетворятся только независимостью.

Такая непреклонность отчасти объяснялась тем, что как раз в это время три великие державы, Франция, Англия и Австрия, выступили с дипломатическими нотами в поддержку восстания. Европейское общественное мнение было целиком на стороне инсургентов. Для них повсюду собирали средства, закупали оружие, снаряжали добровольцев. Позднее к трем державам присоединились и другие страны: Италия, Швеция, Испания, Нидерланды, Дания, Португалия, Турция. Все призывали царя отказаться от насилия и вступить с Жондом в переговоры. Одни правительства требовали созыва международной конференции по польскому вопросу, другие – даже создания антироссийской коалиции. Как уже было сказано, объединению всей Европы против Петербурга помешала твердая позиция Пруссии, у которой были свои причины, во-первых, поддерживать Россию, а во-вторых, бояться возрождения независимой Польши, которая наверняка потребовала бы у Берлина вернуть ее западные земли.

Пока Европа протестовала, русское правительство приняло решение перейти от увещеваний к суровости. На территории, охваченной «беспорядками», было введено военное положение и начали действовать военно-полевые суды, имевшие право казнить тех, кто захвачен с оружием в руках.

В Северо-Западном Крае (бывшая Литва) подавлением руководил решительный М. Муравьев, бывший министр государственных имуществ, в молодости член декабристских обществ. После того, как наместник заявил, что он «не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают», в левых кругах за старым генералом закрепилось прозвище «Вешатель». Муравьев действительно ввел в обычай публичные повешения активных повстанцев и вообще действовал с демонстративной жесткостью, заявляя, что тем самым сокращает число будущих жертв.

Видя, что подобные меры результативны, царь сменил наместника и в Царстве Польском. Либеральный Константин Николаевич был убран. В рескрипте на имя великого князя император сетовал, что польский народ «оказался недостойным данного ему в лице любезного мне брата залога благосклонных намерений». Константин уехал за границу, а вместо него за дело взялся генерал николаевской выучки Ф. Берг, подавлявший польское восстание еще тридцать лет назад. Историк Татищев пишет: «Граф Берг деятельно взялся за усмирение мятежа и за восстановление порядка в крае, прибегая к мерам, уже изведанным на опыте генералом Муравьевым в Литве» – то есть стрелял, вешал, арестовывал. Всего в Польше и Литве были произведено около четырехсот казней и не менее десяти тысяч человек отправились в ссылку или на каторгу.

Но у царских чиновников возможности по части расправ были шире и по мере введения новых войск всё увеличивались. Если перед восстанием в западных областях правительство держало 60 тысяч солдат, то к осени 1864 года, когда последние очаги мятежа наконец были подавлены, карательный контингент насчитывал уже 220 тысяч штыков и сабель – при том, что силы мятежников даже на самом пике борьбы суммарно не превышали пятидесяти тысяч плохо вооруженных бойцов.

Противостоять мощи всей Российской империи сторонники польской независимости не могли. Постепенно их ряды таяли. Кто-то погиб, кто-то сложил оружие, многие эмигрировали.

Муравьев-«Вешатель». Гравюра из польского альбома, выпущенного к 50-летию восстания

Поражение национально-освободительного движения объяснялось еще и тем, что основная масса населения, крестьянство, относилась к шляхте, руководившей восстанием, с враждебностью. У простонародья помещики не вызывали ни любви, ни доверия. Конфискации и показательные расправы, практиковавшиеся инсургентами, лишь обостряли эту неприязнь. В то же время российские власти в отношениях с сельскими жителями вели себя очень неглупо. Грабить местное население войскам строжайше воспрещалось, а всем крестьянам, кто помогал правительству, выдавалось щедрое вознаграждение (5 рублей за каждого схваченного мятежника – немаленькие деньги). В результате партизанские отряды – в сельской местности – лишь на одну пятую состояли из мужиков.

Это отрадное обстоятельство российские власти учли и в период переустройства польских областей, когда восстание было уже подавлено. Залог стабильности правительство видело в опоре на крестьянство.

Вот почему земельная реформа в этой части империи проводилась на особых условиях, и польские крестьяне оказались в более выгодном положении, чем русские. Размер выкупных платежей за наделы здесь был сильно уменьшен, а «временные обязательства» по барщине отсутствовали. Притом деревня получила права самоуправления, которых не удостоились города. Ни земств, ни городских дум в бывшем Царстве Польском не вводилось. В «бывшем», потому что с играми в автономию теперь было покончено. «Царство» упразднили. Отныне этот регион именовался Привисленским краем и приравнивался к территории остальной России. Административно он делился на десять обычных губерний, и всё делопроизводство в них русифицировалось. Привилегии для этнических поляков и разрешение на использование национального языка, дарованные при Константине Николаевиче, отменялись. Преподавание в школах могло вестись только по-русски. Одним словом, горе побежденным.