Как зовут четверку «Битлз»? - Джордже Кушнаренку

я хотел сказать, зачем вы пьете шипучку? Известно же, что это не вино, а отрава, фальшивка, кто-то его выносит, а кто-то и нет, вы, например». Кройку подбросило со стула, он мелкими шажками забегал по комнате. «Что это за вопрос, это не вопрос», — больше он ничего не мог выговорить. Только через некоторое время нашел слова:

«Оно и видно, что вы новичок во Владии!»

В его устах это прозвучало как великое открытие, он остановился перед Виколом Антимом и в упор поглядел на него, так что тот счел себя обязанным подтвердить:

— Новичок, да, а какое это имеет значение?

Кройку замотал головой. «Никакого, никакого значения, просто у всего есть свое начало, по крайней мере начало-то должно быть…» — и запнулся, как бы не зная, сумеет ли дать фразе естественное завершение. Викол Антим понял, что ему предстоит разобраться во владийской жизни, даже на тот короткий срок, что ему здесь отведен, и что как раз этот маленький учитель и откроет ему доступ к «тому, что надо знать» о Владии.

— А вы чем занимаетесь, я имею в виду, что вы тут делаете, так, вообще?

Кройку задержал на нем недоверчивый взгляд, как бы говоря: «Ишь какой, меня в жизни никто не спрашивал про мои занятия, а этот явился, и вынь ему да положь, чем я занимаюсь». И пока Кройку собирался с духом для ответа, Викол Антим успел подумать, как же крепко они вчера нагрузились, если он согласился вломиться на виллу «Катерина» и, более того, если дал провести себя по рытвинам и грязи узких улочек, через колючие заросли роз до комнаты, где он проснулся, да к тому же еще через этот темный и тесный коридор, от которого ничего не стоило заболеть клаустрофобией.

«Я естественник и занимаюсь тем, чем положено по программе: составляю гербарии, даю уроки о млекопитающих, беспозвоночных, о морских животных, примерно так. А в свободное время мы собираемся с Михэлчану, это наш латинист, знаете, наверное? — Викол Антим кивнул, что да, знает. — С инженером Башалигой, еще там кое с кем, иногда подходит лейтенант Копачиу, посидим, выпьем по стаканчику, то есть шипучки, примерно так, если в нескольких словах, вот что примерно я тут делаю».

Кройку помолчал, потом, будто вспомнив что-то очень важное, добавил: «Я изучаю разные природные среды».

Викол Антим вскинул на него глаза, удивляясь подобному занятию. И тогда Кройку объяснил, направившись к окну, как бы затем, чтобы взглянуть на красные склоны холмов:

«Видите ли, возьмем для примера пруд. Я считаю, что это прекрасный пример среды, в пределах которой жизнь и смерть генерируют определенные правила. На первый взгляд во всех прудах дело обстоит одинаково, флора растет на потребу фауне, в фауне происходит самоистребление, одни, если хотите, живут за счет других, но в этой чехарде всегда есть порядок, полезные взаимные связи, которые и создают общую картину. При всем при том в одних прудах водятся по преимуществу лягушки, в других — карпы, в третьих — пиявки, на одних растет камыш, на других нет даже ряски. То есть в каждом есть то, что задает тон и определяет равновесие, а без равновесия в конце концов не обходится. Меня лично интересует, какого рода равновесие существует в той или иной среде, кто именно его решает. Сейчас я изучаю Владию. В общем-то я занимаюсь ею в силу моей профессии, я полагаю, что это своего рода природоведение».

Кройку повернулся спиной к окну и испытующе посмотрел на Викола Антима, он ждал реакции, казалось, его очень интересует мнение приезжего, как-никак свежий человек, судит без предвзятости, что он скажет о таком экзотическом виде деятельности? Викол Антим секунду помедлил, прикидывая, нет ли здесь подвоха, может быть, Кройку двуличен и просто хочет выведать, что он думает о нем, о других, о Владии? Но эта внешность: щуплый, низенький, соломенные волосы, круглые, птичьи, вполне простодушные глаза, а особенно этот мягкий голос с беззащитными, как у подростка, интонациями, — заставили его сказать, что да, может быть, и природоведение, однако не только же, и, честно говоря, ему очень любопытно узнать, к каким выводам пришел Кройку — ведь он давно исследует эту замкнутую среду и к каким-то выводам наверняка пришел.

Кройку видимо забеспокоился, отскочил от окна и вдруг пригласил Викола Антима к себе на чашечку кофе. «Жилье у меня не бог весть какое, но все же дом, а не учреждение». Он чего-то боялся. Викол Антим попытался было отложить приглашение до другого раза, объясняя, что должен прежде показаться в дирекции, узнать насчет программы, вообще выполнить полагающиеся формальности. Кройку взял его под руку. «Оставьте, коллега, это все не к спеху, когда еще занятия начнутся, время есть, к тому же директор в отъезде, уехал в Город и не возвращается уже несколько месяцев, а может быть, вообще раздумал возвращаться, его замещает Михэлчану, он всегда его замещает, я даже и не знаю, как выглядит настоящий директор». — И он захихикал, но Викол Антим строго осведомился:

— То есть как это «раздумал возвращаться»?

Кройку стал подталкивать его к двери. «Пойдемте, пойдемте, доро́гой объясню. Так вот, очень просто, с тех пор как я здесь, во Владии, сменилось два директора, один продержался долго, лет десять, крутого был нрава, мы получали пять-шесть указаний в неделю, обычно дисциплинарного характера, указания поступали по телефону, и Михэлчану, латинист-то наш, всегда оказывался у аппарата, когда директор звонил из Города, у него как нюх был на директорские звонки. Один раз сидим мы с инженером Башалигой и лейтенантом Копачиу в дружеском, так сказать, кругу, и вдруг Михэлчану просит у инженера ключ от конторы — дескать, директор с минуты на минуту позвонит. Конечно, ему никто не поверил, а инженер Башалига не только ему отказал, но и сделал внушение, что у него какие-то странные идеи и что не дело разбивать компанию. На другой день Михэлчану пришел мрачный и сказал, что его действительно вчера искали по телефону из Города. При этом у него был такой металл в голосе, что в его предчувствиях никто не посмел усомниться. А вскоре старого директора сняли. Михэлчану сказал, что он что-то там напутал то ли с документацией, то ли еще с чем-то, а новый директор, кажется, поспокойнее, точнее говоря, за несколько месяцев Михэлчану не получил ни одного указания».

Они снова вышли на главную улицу, и был полдень, пусто вокруг. В Кройку как будто влили вчерашнюю энергию, он, жестикулируя, рассказывал Виколу Антиму историю зданий, мимо которых они проходили, или деревьев,