Как зовут четверку «Битлз»? - Джордже Кушнаренку

будет сообщник у одинокого Кройку, подумал он и почувствовал себя так, будто совершил бог весть какое благое дело. И тут его настиг взгляд Антузы, она искала в окне Кройку — то ли хотела поблагодарить, то ли просто дать знать о себе. Но вместо учителя естествознания наткнулась на Викола Антима. На миг взгляд женщины стал непроницаемым, а потом вдруг потеплел, обдав его несомненным дружелюбием. Викол Антим не преминул истолковать это в свою пользу и объявил Кройку: «Кажется, я ей нравлюсь, по глазам вижу, что нравлюсь, как ты считаешь, старик, нравлюсь я ей?» Кройку пожал плечами, его круглые птичьи глаза остались невозмутимыми. «Не знаю, не знаю, скорее ей понравилось, что здесь еще кто-то есть, что не я один морочу голову ее сестре». Кройку с видимой неохотой, удивившей Викола Антима, отошел от окна. Викол Антим еще помедлил, провожая глазами две тоненькие фигурки, Антузы и ее сестры, шагавших по самой середине дороги, не сбиваясь с шага, когда собаки ломились из-за заборов, даже не лая, а хрипя от ярости.

Антуза каждый день провожала сестру до школы и обратно, иной раз они не заставали Кройку — когда у того по расписанию не было часов, но они неизменно приходили, держась середины дороги, не отклоняясь ни вправо, ни влево, и скоро Викол Антим понял, что на самом деле он караулит Антузу. Он являлся в школу, садился у окна, созерцая отсутствующим взглядом двор с грудами кирпича, меченные известью камни на обочине дороги и нищие акации и рассеянно отвечая на обыденные вопросы учителя естествознания. Он стерег ее сдержанный взгляд, который, по идее, должен был уже сам стремиться ему навстречу. Она осторожно нажимала на ручку калитки и лишь потом находила его глазами, всегда на одном и том же месте, и скользила по нему взглядом, одним-единственным взглядом, светящим из самых недр ее глаз цвета июньской листвы винограда, так по крайней мере ему казалось.

Через несколько дней после того, как их взгляды скрестились впервые, Викол Антим не без сожаления отметил, что ему уже мало караулить у окна, и стал пускаться следом за Антузой по густой пыли владийских улиц, останавливаясь лишь тогда, когда мог уже явственно расслышать голосок ученицы Кройку: «Сегодня было холоднее, чем всегда. Учитель говорил про листья. Я ничего не поняла, но очень красиво». Тогда он отставал, потому что пыль от их шагов не успевала осесть и забивалась ему в ноздри, оставляя во рту солоноватый привкус.

Антуза скрывалась за большими воротами, не оглянувшись на него: это интриговало, он был уверен, что по дороге ей на каждом шагу хочется обернуться — хочется, но она не считает нужным. Раз ей нипочем ярость сторожевых псов, бьющихся о доски заборов, будет она вам просто так озираться по сторонам! Но она не удостаивала его взглядом и тогда, когда это выглядело бы естественным: хоть на мгновенье стоит оглянуться на мир, из которого выходишь, затворяя за собой ворота. Огромный участок на окраине, примыкающий к бойне с заколоченными окнами, казался наростом на здоровом теле Владии. Глаз Викола Антима так свыкся с багрянцем виноградной листвы, что пепельная конопля и грязно-белая кукуруза, видневшиеся в щели высоченного забора, просмоленного дегтем, смущали его душу, как опухоль, обнаруженная в теле сильной и крепкой женщины.

Владия была пуста в дневные часы, когда он шатался по улицам, безуспешно пытаясь понять, каков же смысл Антузы в его жизни, таившей за вялым, сродни осеннему дню, течением опасности более серьезные, чем можно было предположить. Постепенно он открывал в себе способность ко многому из того, что раньше считал недостойным, находя чуть ли не удовольствие в соприкосновении со злом, которое до сих пор он просто не решался, не смел тронуть и потому клеймил.

Раз, возвращаясь с дальней прогулки, он пошел, как и Антуза, посреди дороги, краем глаза косясь на тех, кто стоял за калитками; упершись, как один, подбородками в большие кулаки, сложенные на некрашеной перекладине забора, они глазели на Викола Антима хитро и любопытно, и ему приходилось то и дело кивать головой в ответ на их преувеличенно вежливые приветствия. Он шагал посреди улицы и чувствовал, как напрягается каждая клеточка его тела, когда одним взглядом он сдвигал в сторону встречные каруцы и обнявшихся за плечи мужчин в полувоенных костюмах (война только что кончилась) со следами знаков отличия на плечах и воротнике. Зачем он это делает, он не знал, но сохранял выдержку и оттого считал, что он в своем праве. И только тогда, когда он вдруг ясно увидел, что сторонятся-то его совершенно безотчетно, не задумываясь, к нему в душу закралось подозрение: а что, если только он один замечает свою смелость? И не оттого ли он смел, что идет по стопам той, которой все нипочем, а он просто напрашивается на сравнение? И тут он встретил лейтенанта Копачиу, а может быть, тот как раз его и дожидался у ресторана «Прогресс». «Зайдем?» — спросил Викол Антим с видом заговорщика. «Нет, не могу, я на службе». И тогда Викол Антим засмеялся: «Бросьте, так уж и на службе… Я угощаю».

Копачиу посмотрел на него подозрительно, подобрал губы, полные, неизменно красные, как будто он только и делал, что ел сало. «Ну, если вы настаиваете… » Они сели за стол, Викол Антим молчал, Копачиу сам налил себе шипучего и стал тянуть потихоньку, вероятно, ему нравилось, как вино щиплет нёбо, через каждые два-три глотка он отирал губы тылом ладони, покряхтывал от удовольствия, и когда счел, что выпил свою долю, повернул голову к Виколу Антиму и без всякой подготовки брякнул: «Валяйте, спрашивайте!»

Викол Антим изобразил на лице недоумение. Впрочем, внутренне он действительно был застигнут врасплох: ну и нюх у лейтенанта Копачиу!

Лейтенант будто ненароком двинул локтем и сшиб со стола стакан, Викол Антим нагнулся, скорее всего машинально, чтобы собрать осколки, но Копачиу его одернул: «Оставьте, то вы гоголем выступаете посреди улицы, а то готовы кланяться и по полу ползать. — Он прищелкнул языком. — Так не годится, молодой человек, не годится. Вы это бросьте, тут есть кому убирать, а лучше скажите, по какому случаю расщедрились? — И резко, взяв тоном ниже: — Когда я пью шипучку, служба побоку, а допил — и баста, выкладывайте ваш вопрос».

Викол Антим слишком хорошо знал, что он хочет спросить у лейтенанта Копачиу; по своей воле он зашел так далеко и уже не мог повернуть вспять, поэтому ему оставалось быть лишь как можно суше, как можно короче,